Подмигнув с хитрой улыбкой мартовского кота, Петруха тут же заржал.
— Все, ша! — громко крикнул бригадир, когда подъёмник гулко ударился о нижнюю балку. — Хватит зубоскалить, пора.
Улыбки тут же пропали с лиц шахтеров. Затихли разговоры. Началась новая смена с ее малоприятными заботами.
— Санька, держись рядом со мной, но под ногами не мешайся, — ушедший вперед, отец махнул мне рукой. — Как будет свободное время, то буду тебе показывать, что здесь и как устроено. Нас сейчас как раз на новую территорию перебросили. Будем соседям помогать, а то у них что-то с выработкой совсем пло…
Он что-то еще негромко продолжал говорить, но я его уже не слушал. Сейчас меня больше заботило другое, а именно мое обострившееся чутье. Оно накатывало волнами, становясь то совсем невыносимым, то, наоборот, — едва различимым.
Я не знал, что и делать. Думал, что здесь, внизу, все сразу же станет ясно. Оказалось же, что никакой ясности и не прибавилось.
— … Нька! Санька! — вдруг донеслось до меня. Похоже, задумавшись, я отстал от отца, и сейчас он искал меня. — Где тебя снова носит? Сказал же, чтобы рядом был. Вот, смотри, это наша «чугунка».
У них под ногами тянулись железные рельсы, уже изрядно покрытые ржавчиной. Где-то вдали гремела вагонетка, на которой вывозили пустую породу и, собственно, сам уголь.
— Сейчас еще немного пройдем, и будет наш участок. Пошли, не отставай! И под ноги смотри! Здесь сейчас еще четыре бригады работает, обязательно что– то забудут…
Машинально кивнув, я побрел за ним.
— Видишь провода тянутся? — по углам штрека, и правда, змеились пучки проводов. — Это подается электричество для главного инструмента шахтера — электроотбойного молотка. КНШ-3 называется, по-нашему, просто отбойник. Раньше они на сжатом воздухе были, тяжелые страсть. Сейчас лучше…
За работой, разговорами рабочая смена подошла к половине, к обеду, то есть. На время в шахте все затихло, и стало непривычно тихо. Усталые люди потянулись к своим местам.
— … Санька⁈ Пошли, червяка заморим! — послышался крик отца, когда я только отошел. — Смотри, сколько всего мать положила. Конфеты…
При слове конфеты у меня тут же дрогнул шаг. Рот наполнился слюной, само собой начало поворачиваться туловище.
— Потом, — пробормотал я, упрямо шагая вперед. — Потом.
Сейчас, когда в штреках повисла тишина и слышались редкие звуки, чутье вновь дало о себе знать. В какой-то момент оно вдруг так усилилось, что в спину вступило.
— Что-то должно случиться… Но что?
Я бродил, пока окончательно не выбился из сил. Перед глазами все расплывалось, дрожали ноги, приходилось цепляться за выступающие из стен куски породы. Добравшись до какого-то закутка, я свалился. Идти уже больше не мог. Сил хватило лишь на то, чтобы подползти к стене и привалиться к ней.
— Что же мне так худо-то? Прямо ломает…
Голова буквально разрывалась от боли, вызывая слезы на глаза. Но едва он откинулся на стену, как вдруг все прекратилось. Ничего не понимая, я постарался, вообще, распластаться на стене, прижимаясь к ней все телом.
— Отпустило! Подгорные Боги, отпустило!
И в этот момент я «услышал» это!
— … Гора заговорила, — я задрожал, стало очень страшно. — Плохо, совсем плохо.
Немногие из шахтеров его клана могли похвастаться, что слышали голос горы. Все, кто только чудом сумели избежать неминуемой гибели при обвале, описывали это, как нечто особенное, что ни с чем не спутаешь.
— Это оно, оно… Голос горы.
Голос, и правда, звучал особенно грозно с нарастающим напряжением. В нем слышался то гром, то хруст, то скрип. Гора, словно предупреждала, что что вот-вот ее терпение закончится, она вздрогнет, расправится, и…
— Подгорные Боги, это же… Это же…
Что происходит, когда Голос горы не слышат, я прекрасно знал. Такое уже не раз случалось в моем мире, о чем были сложены печальные саги. Особенно запоминающимся был случай с кланом Золотой Секиры. Владельцы богатых месторождений золота, те гномы уверовали в свое могущество и решили построить самый прекрасный город из тех, что когда- либо видел этот мир. Больше десяти лет они вгрызались в священную гору Тишмау, где по преданию рождались боги. И в какой-то момент рудокопы услышали голос горы, но в своем самодовольстве не прислушались к нему. Когда же гора, наконец, «ответила», то клана Золотой Секиры просто не стало.
— Ой!
Забыв про слабость, я вскочил и со всей силы рванул к отцу. В темноте в кого-то врезался, перекувыркнулся, упал, встал и снова понесся. На повороте с головы слетел налобный фонарь и с треском ударился о стену.