В итоге, наверх пошла очень красивая история, очень в советском духе, о грамотном коммунисте, опытном организаторе, герое-шахтере Бардине, который своевременно организовал эвакуацию своих товарищей из опасной шахты и тем самым спас десятки людей. Это же услышала комиссия из Киева, приехавшая разбираться в причина чрезвычайного происшествия. Наконец, ту же картину, описали и репортеру, бойкой брюнетке из газеты «Ворошиловоградский коммунист».
Только, как известно, шила в мешке не утаишь, как не старайся. Не понятно, каким образом, но люди в поселке все равно узнали, что на самом деле произошло на глубине. Может кто-то из шахтеров по пьяному делу проговорился, может сам директор во сне что-то ляпнул, а его супруга услышала. Неизвестно, но «волна пошла» такая, что никто не ожидал.
Слухи, к тому же, оказались весьма странной материей, мало подчиняющейся физическим и социальным законам. То плелись со скоростью полумертвой кобылы, то неслись не хуже лесного пожара. То раздувались до космических размеров, то сжимались до состояния крохотного зернышка. Именно это случилось и со слухами обо всей этой истории. Жителям поселка — шахтерам, членам их семей, детям — вдруг стало ясно, что несколько дней назад в шах № 17 произошло удивительное событие — чудесное спасение их родных каким-то мальчишкой. Конечно же, в этих слухах Санька никак не мог оставаться обычным подростком, как и его сверстники. Сразу же вспомнили, что при недавнем открытии месторождения антрацита он был рядом. Люди вольно или невольно начали наделять его какими-то особым способностями — «видеть», «чувствовать», «знать». Пока еще никто не говорил про колдовство или магию, но явно уже думал об этом.
Через пару дней внутреннее бурление слухов дошло до такого состояния, что все и началось.
… Сначала Прасковья заметила, что на рынке с ней стали по-особому разговаривать. При ней никто не лаялся, не кричал, не толкался. Она к прилавку едва подходила, а женщина уже ей в лукошко все самое хорошее накладывала — большой пучок душистой зелени только-только с грядки, десяток наливных ядреных моченых яблок, здоровенный кусок пахучего сала или что другое. Что самое чудное — никто ни рубля не спрашивал в ответ. Яростно мотали головами при этом. Мол, ничего не возьмем, все в подарок отдаем.
С испугу Прасковья, вообще, перестала на рынок ходить. Подаренные продукты сразу же в погреб сложила, ни кусочка не взяла. Мужу то же об этом ни слова не сказала — знала, что тот страшно ругаться станет.
Только на этом ничего не закончилось. Со следующего дня кто-то начал прямо к их дому продукты носить. Каждое утро, когда женщина выходила со двора, обязательно что-то находила на скамейке. Это мог быть небольшой глиняный кувшин с парным молоком или горшочек со сметаной, заботливо завернутый в тряпочку. Или большую тыкву, что с прошлого года хранилась. Или вареную курочку в закопченном чугунке, только-только вытащенную из печи.
— Федя, Феденька, проснись! — в очередное утро Прасковья, наконец, не выдержала, обнаружив на их скамейке горшочек с малиновым вареньем. Она быстро вернулась в избу и стала будить мужа. — Федя?
— Проша, ты чего с утра орешь? Чего случилось? Чего это? — муж, растирая спросонья глаза, смотрел на стол в избе, заставленный самыми разными продуктами. Словно праздник какой-то. — Что за праздник-то сегодня?
— Какой праздник? Разуй глаза-то! — всплеснула руками Прасковья. — Это же люди за неделю натаскали! Принесут ночью и на скамейку положат. Вот и натаскали. Что делать-то будем, Федя?
Мужчина какое-то время недоуменно хлопал глазами. В его голове с трудом складывалась нужная картинка.
— Э-э-э, как это принесли? Чего-то я не пойму, — встав с постели, он подошел к столу. Продукты никуда не делись. — Даром принесли что ли?
— Да, даром! Сказала же тебе, что ночью нам натаскали.
Федор сел на скамью рядом с женой. Теперь они уже вдвоем смотрели на заваленный продуктами стол. В самом центре стояла корзинка с яйцами горкой. Рядом лежала пара больших ржаных караваев, источавших дурманящий аромат. Дальше виднелись здоровенные ломти сала с головками лука и чеснока. Над всем этим возвышалась стеклянная четверть с самогоном на травах. К бутылке притулились пять или шесть бумажных упаковок чая на двести грамм каждая. Большой холщовый мешок, на котором читалась надпись тушью «САХАР». Еще были два или три кулька настоящих шоколадных конфет «Мишка», целая плитка редкого шоколада в красивой оберточной бумаге, которых сроду в их поселковом магазине не было. Из Москвы прислали, к бабке не ходи.