- Да нет, спасибо. Я недавно из-за стола, - соврал тот.
- Ну, как знаете...
Суворов наконец сел и приготовился задавать вопросы.
В отличие от голоса: хорошо поставленного - дикторского, сам журналист произвел на Суворова неприятное впечатление. Старый, неопрятный, в поношенном замшевом пиджаке с заласами на локтях. На воротнике и плечах перхоть.
Хромов вдруг улыбнулся желтыми прокуренными зубами. Нижний их ряд торчал вразнобой, словно все зубы одновременно захотели покинуть челюсть, но в последний момент передумали.
- Грошев, значит. Жив еще старый (тут он вставил крепкое словцо). Столкнулись мы как-то с ним в магазине пару месяцев назад. Я ему: “Помнишь, плесень партийная, как меня тогда гнобил?” А он глазки прячет и говорит, мол время тогда такое было. И все бочком - бочком к выходу. Видимо боялся, что я скандал на людях подниму. Испугался меня... да... А раньше бывало таким гоголем ходил. На черной “Волге”, при костюме и галстуке. “Острота момента, острота момента...” Ну да, ладно….
Тут Хромов замолчал и задумчиво посмотрел в окно.
- А вы знаете, как раньше называлось то поле, где ребят нашли? - неожиданно пробасил он.
Суворов отрицательно мотнул головой.
- Гномье. Гномье поле…
- Никогда не слышал…
- Да, сейчас никто ничего не слышал. Иваны не помнящие родства. Лучше знают названия американских штатов, чем родного края…
Суворов молча смотрел на него. Сейчас он больше всего боялся, что старика утянет в политику. Тогда пиши пропало. Пока вырулишь на нужную тему, огребешь, так сказать, по полной.
Хромов горько усмехнулся и продолжил:
- Вы знаете, народ ничего просто так не называет...Я закурю с вашего позволения?
Суворов кивнул.
Пока Хромов закуривал, он снова окинул взглядом комнату. На одной из книжных стеллажей он заметил женское фото под стеклом. Приятное, открытое лицо. Старомодная прическа. Такие носили еще в 70-е годы. “Жена..- подумал он. - Интересно, где она?”
О самом печальном думать почему-то не хотелось.
- Мне тогда… наверное, как вам было. - снова заговорил Хромов, выпуская изо рта клуб едкого дыма, - Вам ведь лет двадцать два-двадцать три?
- Почти… Двадцать шесть...
- Ну я и говорю...Глаз у меня точный. В общем, влез я в это дело с головой. Раскопал архивы, порасспрашивал местных старушек. Тогда еще многие живы были, кто слышал про Гнома…
- Про кого?
- Вы не ослышались, - улыбнулся журналист желтыми зубами - Про Гнома… Жил тут до революции - один человек. По фамилии… Впрочем, по фамилии его никто здесь не знал. Звали по кличке: Гном. Прозвали его так из-за маленького роста и небольшого горбика на спине. Он неплохо разбирался в травах и минералах. Тер в ступе что-то. Делал какие-то снадобья. Лечил ими. Говорят, что даже неизлечимых поднимал. Жил на краю леса. Одиноко, замкнуто. Оттого, наверное, и прослыл колдуном. Кстати, сарай, в котором вы ребят своих нашли, ему принадлежал. Он его хутора только этот сарай-то и остался.
- Столько лет...И все стоит? - недоверчиво воскликнул Суворов.
- Да, странно. Мистика какая-то, не находите? Если бы вы знали, сколько раз его пытались снести. И при Советской власти, особенно после той истории с ребятами, и сейчас… А все, глядите, стоит. Что-то все время мешает. Или кто-то...
- И кто же?
Спросил Суворов и весь внутренне захолодел от догадки.
Журналист затянулся, выпустил из бугристых ноздрей дым и сказал, глядя прямо в глаза следователю:
- Гном. Сам Гном и мешает… Да-да, и это, поверьте, не бред и не сумасшествие.
Он, наконец, докурил, сунул окурок в пепельницу и, откинувшись на спинку кресла, продолжил:
- Любил он одну местную девушку. Выходил ее еще маленькой девчонкой. Травами отпоил. Причем сказал родителям, что должна приходить к нему одна. Тогда мол поможет. Не знаю, врал ли, или действительно так дело обстояло. Но родители согласились. И девчонка стала ходить к нему одна. День за днем, год за годом. А после последнего сеанса, так сказать, она покончила с собой. Повесилась. А потом, пошли слухи, что из-за того, что Гном над ней надругался. Снасильничал. Хотя доподлинно это было не известно. Ну, местные мужики особо разбираться не стали. Пошли на хутор и забили горбуна до смерти… Говорят Гном кричал им перед смертью, что не виновен, да его никто не слушал… Дом спалили. А сарай каким-то чудом уцелел. И видите все стоит. Все кого-то губит...
- И что убийство так и сошло им с рук?
- Приезжал местный пристав, допрашивал местных, да никто не сознался. К тому же дело-то перед Первой мировой было. А потом и вовсе стало не до того. Не стало ни страны, ни той судебной системы… А полицейские архивы местные мужички пожгли…
Тут Хромов растянул в саркастической улыбке бледные губы:
- Но Гном своим убийцам все-таки отомстил. Говорят, что из тех, кто убивал его, никто живой с Первой мировой не вернулся. А кто вернулся, сгинул в революцию и Гражданскую. Хотя, может тому виной и не Гном был. Кровавая война, кровавое время...
Хромов снова полез за сигаретой. Молча закурил, молча затянулся, глядя в пыльное окно. За ним трепыхался на ветру какой-то сорняк. Молчал и Суворов, переваривая услышанное.
- В общем, большой материал получился, - нарушил молчание журналист, в голосе его чувствовалась обида, - Большой, интересный. Но его…. зарубили. Грошев и зарубил. Мол, что за мистика такая. Тем более накануне юбилея местного совхоза.
Тут голос его стал глумливым. Он явно цитировал кого-то. И Суворов догадывался кого.
- “ В то время как весь советский народ строит светлое будущее, корреспондент районной газеты ковыряется в замшелом прошлом. Что у нас не о чем писать? Или вы настолько профнепригодны, то не в состоянии найти интересные темы в современности?”
Он скривился, как от боли.
- С тех пор, знаете, у меня все как-то наперекосяк пошло. Жена ушла… Пить начал. Слава богу, что детей нет. Подохну, так никого и не подставлю, никто плакать не будет.
Хромов махнул тяжелой рукой и снова затянулся сигаретой.
- Вы знаете, я вам в это дело лезть не советую. Нехорошее это дело. И место там нехорошее. Ребята потревожили Гнома. За то и поплатились...