Исчезла, никого нет вокруг. И внезапно возникла за моей спиной — откуда только взялась! — смеется.
— Не ушиблась?
— Нет! — безмятежно ответила Инна, и я сразу успокоился.
— Передохнем?
— Некогда отдыхать, уйдет старик, надоест ждать и уйдет. Ищи его потом!
— Тогда — вперед!
И мы снова взбираемся по склону. Наконец почти одолеваем его, но тут на нас налетает ветер — сначала шутя, озорно, и нам, запыхавшимся, он даже приятен. Но через миг он превратился в ураганный. Неистово сметал с земли снег, взвивал его и взвихривал.
Я крепко ухватил Инну, но… слишком поздно — нас обоих сбросило в глубокое ущелье.
— У кого детали рабочего вала?
Вынырнув из снега, мы еле нашли друг друга.
Инна улыбнулась и знаками предложила идти к вершине прямиком. Мы снова пустились вверх по коварному склону, такому опасному. Намучились — не передать, но Инна держалась стойко, на миг не отходила от меня и даже приободряла, помогала! Наконец снова показалась вершина, но — на миг.
Земля под ногами закачалась, завертелась и поплыла. Вряд ли долетели б живыми до дна пропасти, если б нас не ухватили чьи-то сильные руки.
Бушующая стихия разом унялась. Перед нами стоял белобородый, белоснежный исполин. Через плечо у старика перекинута была переметная сума — хурджин.
— Кто чертит детали рабочего вала?!
— Здравствуй, Дедушка Мороз!
— Здравствуйте, дети! Хорошо, что пришли, невмоготу уже одному!
— Все вместе проведем эту ночь под открытым небом.
— Вот порадовали старика, не оставили одного, приняли в свою компанию. Просите что угодно, любое желание выполню.
— К себе пригласить мы просто не можем, не поместимся втроем в нашей комнатушке, — извиняясь, пояснила Инна, с сомнением оглядывая деда.
— В комнатушке? — удивился Дед Мороз и, развязав хурджин, достал сверкающий камень, покатил к нашему домику. И внезапно на его месте возник хрустальный дворец.
— Кто чертит детали рабочего вала?!
— Пусть у нашего дома будет огромная веранда и окна пусть будут высокие, широкие, чтобы все положенные нам лучи солнца проникли, пусть озаряется наш дом.
— Будут большие окна, будет светить вам солнце! — Старик достал еще один блестящий камень и покатил к хрустальному дворцу.
— В доме всегда должен быть свет и мир! — заявила Инна и так глянула на меня, словно только от меня и зависело это.
— Будут, будут, — заверил Дед Мороз. — Вы долго будете любить друг друга, очень долго, вечно. Появятся у вас дети…
— Хочу иметь много детей, — горделиво сказала Инна, осмелев.
— Исполнится ваше желание, — Дед Мороз запустил руку в хурджин и покатил к нашему дому горсть сверкающих камней.
— Я хочу иметь очень много детей, и красивых! — еще более горделиво потребовала Инна.
— Будут дети, красивые и счастливые, счастливые все!
— Да будет так! — восторженно воскликнула Инна, потом задумалась и со вздохом добавила: — Лишь бы войны не было!
— Скажете наконец, кто чертит детали рабочего вала?!
— Что?..
— Ты делаешь? — спрашивает начальник отдела.
— Да.
— Дай-ка сюда.
Я несу ему чертеж. Сотрудники ухмыляются.
— Который час? — интересуюсь я.
— Двенадцать.
1971
АВТОПОРТРЕТ С ЗАСОХШИМИ ЦВЕТАМИ
— Проснулся, сынок?
— Нет, сплю.
— Вставай, опоздаешь на работу, — говорит мама, поглаживая меня по голове теплой рукой. — Вставай, сынок, пора.
Серое утро. Солнца нет. Когда солнце скрыто облаками, трудно сказать, который час; впрочем, мне это ни к чему. Я давно уже просыпаюсь в одно и то же время — ровно в половине восьмого. Если светит солнце, я точно определяю время по тени, отбрасываемой вещами, внося коррективы в соответствии с сезоном года и месяцем. Ошибаюсь лишь на две-три минуты, поскольку мебель в комнате, и моя кровать в том числе, вот уже сорок лет стоят по раз и навсегда выбранному варианту. Комната маленькая, и как-нибудь иначе вещи или не разместятся, или ими неудобно будет пользоваться.
— Вставай, сынок.
Мама любит порядок, не допускает, чтобы я опаздывал.
Почти сорок лет я сплю на одном и том же месте. Все трещины, линии и пятнышки на стенах и потолке давно чему-то уподобились в моем сознании. Они упорно возникают после редких ремонтов все эти сорок лет, так что положение тени по отношению к ним подсказывает мне верное время, и я вполне обхожусь без часов.
Нынче среда, тринадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Сейчас, наверно, без четверти восемь.