— Тут у меня, — Никола показал лису.
— Живая? — ахнула Дарья.
— Еле-еле.
— На печку клади, я присмотрю.
Согрелся Никола, поел да разомлел совсем. Лиса с печки выглянула, моргнула жёлтыми глазами и положила голову.
— Я её тёплым молоком напоила, — сказала Дарья. — Жить будет, только лапами не шевелит пока. Видать, отморозила.
— Спасибо, — поблагодарил Никола и за себя, и за лису.
— Как же ты в такую бурю в дороге-то очутился?
— Вышел рано, ещё до снегопада, вот и попался. А Волька тоже в пути?
— За него-то я не волнуюсь, — Дарья глянула в окно. — Он-то со снегом договорится. А вот Сергей, надеюсь, переждёт бурю в тепле.
И Никола надеялся.
Лёг он на печь, лисичка к животу прижалась, так и проспала всю ночь. А утром стала пробовать на лапки вставать, да не сразу у неё вышло.
— Не стихнет до вечера, — сказала Дарья, глядя в окно. — Сиди до завтра.
Только перед закатом снег перестал. Никола воды натаскал, снег почистил, вернулся к ужину, глянул на печку, а там пусто. Только носки его тёплые лежат, а на них — пара рыжих волосков.
— Куда ж ты слиняла? — вздохнул он. — Не окрепла ведь ещё.
Утром попрощался Никола с Дарьей, Сергею и Вольке приветы передал, в гости звал. И ушёл.
Солнце всю дорогу ему попутчиком было, но с ним до дому не дошло. По темноте Никола в Градолесье вошёл. Праздничные огоньки встречали его во дворах и окнах соседей. Красиво. Птицы приветствовали вечерней трелью.
А вот и он — любимый терем со светлыми окошками. Снежная шапка на треугольной крыше, дымок, ползущий вверх навстречу звёздам. А вокруг — лес: ели, сосны, прикрывающие собой оголившиеся осинки и дубы. Никола вдохнул морозно-копчёный хвойный воздух.
— Никола-Бок вернулся! — прозвенели голоса соседской ребятни.
Никола махнул им и вошёл в дом.
Отец расхохотался, раскинул руки и обнял сына. Мать выбежала из кухни, тоже бросилась в объятия.
— Вернулся! — всхлипнула она.
— Как обещал, к празднику, — улыбнулся Никола. — Работы, поди, много на завтра?
Мать улыбнулась.
— Да тут у меня помощница объявилась, — шепнула она. — Работящая — своих дел по горло, а ещё и мне подсобить успевает. И это при том, что руки на морозе повредила.
— Кто же это? — в горле у Николы пересохло.
— Да ткачиха молодая к нам на время подселилась. Говорит, срочно нужно гобелен для жениха закончить. Мы и не отказали в крове.
— И кто жених? — сглотнул ком Никола.
— Поди и сам знаешь, — донеслось с лестницы.
На ступеньках стояла Прасковья. Заяц сидел у неё на руках, обёрнутых тряпицами.
— Ну, будешь свой заказ смотреть?
Она спустилась, подала тканевый рулон. Заяц уже тёрся у ног хозяина. Никола разложил гобелен на столе. Вслед за знакомыми ему сценами шло продолжение: мишка живёт в цирке, Никола несёт за пазухой лисичку, вместе они на печи спят, а в конце — Никола с Прасковьей за руки держатся да в глаза друг другу смотрят ровно на том месте, где сейчас в действительности и стоят.
Никола взял в свои руки замотанные Прасковьины ладошки.
— Я уж думал, не увижу тебя больше.
— Испугалась я. Увидела в твоём гобелене, что при смерти буду, вот и решила, что по твоей вине. Сбежала. А дорожка, как ни петляла, всё одно к тебе привела. Оказалось, это без тебя я бы погибла.
Погладил Никола её по рыжим, как лисья шерсть, локонам, расцеловал обмороженные пальцы.
На следующий день весь городок праздновал Смену года и судачил, что Никола-Бок на ткачихе рыжей женится. Где невесту нашёл, спрашивали одни. По Сусекам походил, отвечали другие, там и ухватил.