— Нет, — уверенно заявила Одрис. — Милосердие Христово и Пресвятой Матери Божьей не имеет пределов. Так учил меня отец Ансельм, и я верю в это. Они вступятся за хорошего человека. Кенорн не заслужил вечного проклятия ведь он пытался помирить два враждующих рода.
Леди Мод осушила рукавом глаза и робко посмотрела на Одрис.
— Вы уверены в этом? — спросила она. — Я так боялась, но молчала, молчала даже на исповеди…
— Да, уверена, — ответила Одрис. — Отец Ансельм был святым человеком, и если он так сказал, стало быть, так оно и есть.
— И все же, — вздохнула леди Мод, — мы взяли на душу ужасный грех. Ведь мы даже после смерти старика — а он умер тремя годами позже — не пытались разыскать ребенка Кенорна. Мы знали: если родился мальчик, то он — законный наследник Хьюгов. И надеялись, что ребенок умер, более того, мы молили Бога, чтобы он действительно умер. Да, я ненавидела Лайонела, и он платил мне тем же… — леди снова замолчала, и глаза ее потускнели. — Может, я виновата и в этом тоже. Он был суровым человеком, но если бы я не дала тогда ему понять, что он вызывает во мне одно лишь отвращение, может… Нет, зло, гнездившееся в нас, не могло разрешиться ничем, кроме ненависти. Я… я молила Бога прибрать женщину и ребенка… поначалу… пока не поняла, какой это грех — желать смерти дитяти.
— Но с Хью, как видите, ничего дурного тогда не приключилось, — сказала Одрис. — Вы ничем ему не навредили. И вы ведь сами тогда были всего лишь ребенком.
Леди Мод, казалось, ее не слышала. Ее глаза смотрели куда-то вдаль — пустые и абсолютно ничего не выражающие, она слегка покачивалась вперед и назад.
— Я была наказана за это, — прошептала она. — Как ужасно была я наказана! Умерли все мои дети, все до единого. Некоторые рождались мертвыми, некоторые жили несколько дней, некоторые умирали через год или два после рождения, словно для того, чтобы больнее истерзать и без того уже истерзанное сердце. Но я не должна сожалеть об этом, поскольку, выживи хоть один из них, я пожелала бы, чтобы Хьюг принадлежал ему — моему ребенку. Но никто не выжил. Мои дети мертвы. Все мертвы.
— О, Господи! — воскликнула Одрис, тоже обливаясь слезами, — Ох, нет, прошу вас. Не связывайте этого с Хью, не отягощайте зря его совесть. Он не может быть виновен в том…
— Хью виновен? — очнулась леди Мод. — Да нет же! Я виновна во всем! — она посмотрела на Одрис и, разглядев слезы, стекавшие у той по щекам, нагнулась. Потом робко коснулась мокрой щеки пальцем. — Вы плачете, потому что жалеете меня? Но ведь это вашему супругу я желала смерти.
— Но он жив! — воскликнула Одрис, шмыгая носом.
— Это точно, — сказал Хью, садясь вдруг рядом с женой. Одрис онемела от изумления, а леди Мод дернулась в сторону, пытаясь вскочить на ноги, но не успела — Хью поймал ее руку и удержал так деликатно, как только мог.
— Тетя Мод, — сказал он мягко, — прошу вас, останьтесь. Позвольте мне сказать вам кое о чем, а потом делайте, что захотите. Я хотел бы истолковать вам поведение моего отца. Если я, как говорят, похож на него, то он был далеко не писаным красавцем. Я прекрасно знаю об этом, и он, не сомневаюсь, знал тоже. Даже тогда, когда его полюбила Маргарет Ратссон, это, думаю, не слишком изменило его характер — ему, вероятно и в голову не приходило, что такая юная прелестная девушка, какой вы тогда были, может обратить на него благосклонное внимание и предпочесть его другим мужчинам. Нечто подобное было и у меня с одной из младших дочерей сэра Вальтера. Постарайтесь простить его. Я надеюсь, вы сможете это сделать.
Леди Мод горько плакала, но уже не пыталась убежать, Хью подвинулся ближе, все еще держа за руку. Одрис, поднявшись на ноги, подошла и присела рядом с рыдающей женщиной с другой стороны, обнимая ее за плечи.
— Вы сможете теперь исповедаться, — шепнула она ей, — и облегчить душу от этого бремени. Вы достаточно уже настрадались.
Одрис взглянула в глаза мужа, и тот кивнул головой, догадываясь, что она хочет услышать.
— Когда я, наконец, окрепну, — сказал он ласково, — мы все вместе отправимся в Йорк и навестим там моего названого отца. Меня воспитывал Тарстен, архиепископ Йоркский. Господь знает, как исправлять зло, чинимое людьми друг другу. Он дал мне возможность жить так; что этому многие могут позавидовать. Святой отец примет вашу исповедь, потом мы найдем и освятим могилу отца, а Тарстен помолится за его душу. Идемте, тетя, хватит терзаться из-за ошибки, допущенной в юности.
Леди Мод постепенно успокоилась, Хью и Одрис помогли ей подняться на ноги и отвели в комнату. Она с трогагельным волнением цеплялась за Хью, и он оставался с ней, пока Одрис не разыскала леди Эдит. Объяснив тете, что случилось, молодая женщина приготовила успокоительный напиток и вновь вернулась к леди Мод. Лишь незадолго до вечерней трапезы леди Мод решилась окончательно расстаться с Хью и отдалась в руки Эдит, которая поспешно закивала головой, показывая молодым людям на дверь.
— Бедняжечка ты мой, — тихо сказала Одрис, когда они с Хью оказались за порогом опочивальни леди Мод, и, приподнявшись на носки, поцеловала мужа. — Я ведь и подумать не могла, что обрекаю тебя на такие муки.
— Получилось не так уж плохо, — сказал он задумчиво, направляясь к креслу сэра Оливера, стоявшему у камина. Когда Одрис, придвинув стул, села рядом и облокотилась на его колени, Хью продолжил: — Мне жаль тетушку Мод, но теперь, когда она, наконец, полностью выговорилась, ей, надеюсь, станет легче. И уж во всяком случае, — он криво улыбнулся, — она перестанет докучать мне в моих снах, потому что я понял, в чем тут загвоздка.
— Хьюг твой, — сказала Одрис. — Ты слышал об этом?
— Да, и я рад этому, — снова улыбнулся Хью. — Поначалу мне и смотреть на него не хотелось, наверное, из-за шока, связанного со встречей с тетушкой Мод. Но теперь я с чистой душой говорю — прекрасный замок.
— И я так думаю, — согласилась Одрис. — И близко от Джернейва, что очень удобно. — Увидев, как омрачилось лицо мужа, она ласково положила руку на его сжавшиеся в кулаки ладони. — Умоляю, дорогой, выслушай меня. Ты не опасен для Джернейва. Ты ничем ему не угрожаешь с тех пор, как открыл, кто ты есть на самом деле. Знамение за знамением говорили нам об этом. Помнишь щит с единорогом, расколовшийся под ударами меча сэра Лайонела, когда ты дрался с ним? Я поняла это, но мне-то надо было сообразить гораздо быстрее: еще тогда, когда ты вернулся ко мне — не девушке уже, но женщине. Ведь единороги избегают женщин, им девственниц подавай, не так ли? Хью, поверь, единорог мертв — или, точнее, его-то и не было никогда на свете.
— Ну, не знаю… — неуверенно буркнул он.
— Я знаю, — нежно улыбнулась она ему. — Ах, Хью, неужели тебе не показалась странно знакомой сегодняшняя сцена в саду? Ты вальяжно возлегаешь на траве с головой на моих чреслах, а леди Мод вещает нам, что именуют тебя отнюдь не Лайкорн, а Хьюг.
Он нахмурился.
— Ну конечно, меня зовут Хью, что в этом странного? О чем ты, Одрис?
Она громко расхохоталась.
— Ох, дорогой, ну как мне втолковать тебе, чтобы ты, наконец, понял? Ты Хью Хьюг, или Хью де Хьюг. Несчастная твоя матушка пыталась назвать Тарстену твое имя, это верно, но в том, что он действительно понял, что она хотела сказать, я более чем сомневаюсь. Леди Маргарет знала, я уверена, что умирает, и торопилась объяснить все священнику, но он не сообразил, о чем идет речь…
— Боже милостивый! — воскликнул Хью. — Она вероятно пыталась вымолвить: «Пошлите за Кенорном» или назвать меня по традиции именем деда: Лайонел и добавить имя отца: Кенорн, а получилось: Лайкорн. В этом, однако, я вновь вижу провидение Господне. Ты ведь понимаешь, Одрис, о чем я? Если бы Тарстен правильно расшифровал слова умирающей матери, он, несомненно, отослал бы меня в Хьюг, а там я вряд ли прожил бы больше недели. Коли не сам старик, то его младший сыночек уж точно позаботился бы об этом.
Одрис вздрогнула и поежилась.
— Да, таких, как дядя Оливер и тетя Эдит, боюсь, немного сыщется в этом мире, — и тут же улыбнулась. — А единорог, вполне возможно, по Его плану был предназначен для того, чтобы я, снедаемая любопытством, обратила на тебя внимание.