— Это не мне решать, но он помог врагу и напал на городскую стражу, сам как думаешь? — ответил главный страж.
— Но ведь вы сказали, что отпустите, если он поможет взять гнома?
— Мёртвому ему не будет дела до моих обещаний, — расхохотался главный. — Да и тащить его испуганного и визжащего не хочется, а если вырубить, так придётся на себе нести. Тебе бы пришлось его тащить!
Младший страж лишь дёрнул головой, в знак того, что таким ему заниматься совершенно не хотелось. Старший заметил это, и в его взгляде прочиталось: "То-то же."
Ксавуд, погружённый в тяжёлые мысли и поглощённый свалившимися испытаниями, не слышал их шёпот. Он всё ещё цеплялся за призрачную надежду, что был нужен им, что его отпустят и путешествие пройдёт, как запланировано. Ах, зачем он вчера во всё это ввязался? Стоило просто пройти мимо, как он делал уже тридцать три года. Стоило лишь задуматься о добром, в его понимании, поступке, как тут же система жёстко сломала его. А семья… Они, должно быть, уже в тюрьме.
Проклятая система, поганые правила, провались они все под землю!
На главной площади уже вовсю готовился помост для казни, но пленников повели сначала в стоящий сбоку большой шатёр. Даже если дело было кристально ясное, в Шарглутии проводили суд — не всегда честный и часто для галочки, но всё же суд.
Ксавуда грубо швырнули в пыльный угол, где он свернулся клубком, как не заслуживающий внимания мусор.
Так со свидетелями не поступают, — зародилось лишь сейчас в нём явное сомнение.
Идни же под конвоем подвели к массивному столу. За ним сидел судья — толстый, лысеющий гоблин с маленькими, прищуренными глазками, которые, казалось, интересовали всё вокруг, кроме справедливости. На его пухлом пальце поблёскивал массивный золотой перстень, украшенный большим бриллиантом.
Судья даже не стал задавать вопросов. Вместо этого он откашлялся и начал монотонно и длинно зачитывать обвинения, будто список продуктов:
— Ты, гном, обвиняешься в нападении на городскую стражу. В увечье доблестных защитников порядка славного города Дрюклаара. В нарушении общественного порядка. Ношении запрещённого оружия. Сопротивлении законной власти. А также, — сделал он драматическую паузу, показывая, что это самое главное в обвинении, — в оскорблении Великого Гоблина Шургона — Короля нашей дорогой Шарглутии и потомка родоначальника страны — Шаргона!
Закончив, судья постучал по столу.
— Что вы нашли? Есть какие-то доказательства? — бросил он, обращаясь к страже.
Главный стражник шагнул вперёд.
— Ваша честь! Мы обыскали дом обвиняемого, где он скрывался. Вот его оружие, доспехи, шлем! — Он торжественно выложил на стол массивные гномьи топоры, изъятые части брони и украшенный шлем. Рядом бросил заплечный мешок Идни, откуда на пол вывалилось несколько сухих лепёшек и кусок вяленого мяса. — Это всё, что мы нашли.
Судья, бросив взгляд на скромное содержимое мешка, недовольно цокнул языком.
— Ну да, ну да, — протянул он, не особо скрывая насмешку, но с нотками небольшой зависти в голосе. — Деньги, конечно, у обвиняемого отсутствовали.
При этих словах стражники заволновались, начали переглядываться.
— Нет, Ваша честь! — хором зашумели они, отчаянно отнекиваясь. — Никаких денег! Мы клянёмся! Сами удивились, но у гнома с собой ничего не было! Кошель был совершенно пуст!
И вот тут, в этот самый момент, Идни Вулмакос, до этого стоявший спокойно, с гордо поднятой головой, не проявлявший ни тревоги, ни страха, вдруг вздрогнул. Его взгляд, до этого выражавший лишь безразличие к словам обвинителей, мгновенно вспыхнул холодной яростью и презрением. Он коробился от этих слов, словно его только что облили ледяной водой. Его палец резко метнулся в угол, туда, где свернулся Ксавуд.
— Этот мерзавец забрал их раньше вашей стражи! — громко и отчётливо произнёс гном, и металл заскрипел в его голосе. — У меня было почти десять двурлей с собой. Он украл их все!
— Лишь на миг я поверил, что среди вашего народа могут быть честные гоблины, как сразу в том жестоко разочаровался, — почти шёпотом, горько закончил гном, и лицо его вновь превратилось в камень.
Слова Идни, а особенно сумма, словно удар молнии, поразили всех присутствующих. Ксавуд, до этого не издававший ни единого звука и надеющийся, что про него просто забудут, от этих слов задрожал. Он не брал эти деньги! Даже не думал об этом. А теперь его обвиняет тот, в ком он увидел справедливость, так не хватающую этому городу. И даже отсюда на Ксавуда посыпались несправедливые слова, ввергнувшие его в шок.