А у гоблинов без сильного кулака даже самый крепкий член не котируется. Вождь не мог этого не понимать — тупой папашка очень даже умный местами — и затеял налёт. Грозным визгом и угасающим авторитетом приструнил дерущихся, разогнав по углам, после чего браво объявил время для славных гоблинских подвигов. Мол, обосновался неподалёку наглый юдишка, посмевший недооценивать зеленомордую мощь и самонадеянно выстроить дом. Курочек-козочек даже завел и явно планировал ферму устроить — будто нарочно обеденный стол для нашего брата накрыл. Привез с собой, не считая ещё нескольких юдишкиных самцов, троих вкусных самочек. Двоих совсем молоденьких, отчаянно и сладко вонявших девственностью на всю округу, а также одну зрелую, пышнотелую матку, с которой явно зачал и родил первых двоих. Гобсы, как великие воины, не могли больше терпеть такой наглости и должны были выступить за своим дряхлеющим ваиводой… Я вслушивался во вполне ясные звуки, что сливались в слова, и потихонечку сатанел, вынужденный переводить для себя же свои собственные мысли. Кое-как пробирался в гущу их смысла, с огромным трудом разгребая склизкие слои инстинктивного и выуживая среди них искорки осознания. Со скрипом, как ржавая шестерня на валу, понимал о грядущем походе на ближайшую ферму за козьим и человеческим мясом, а так же за женою и дочерьми человека, который там поселился. Я ведь и сам их уже видел. Вернее, видело мое коротконогое тело, пока в него не заселился мой разум. Видел и помнил, как вечерний ветерок приносил в кусты, в которых гоблины спрятались, нежные запахи молоденьких девственниц. Помнил их радостный смех и звуки нежных голосов… Член от таких воспоминаний снова напрягся, а мозги наполнились непонятными мыслями. Рука будто сама нашарила выщербленный кухонный нож рядом с лежанкой, когда-то украденный у другой гоблинской шайки — моё оружие. Батя объявил налет и вооружал своё чахлое войско, распаляя сыновей хриплыми визгами… Пока наша «гвардия» вооружалась и разогревалась ритуальным мордобоем, я поспешил подняться на ноги и хоть немного пройтись, размять нывшее от синяков и ссадин тело. Помнил, что отказаться в любом случае не смогу — в племени так не принято, кто не с вождём — тот против него.
Именно поэтому я поковылял в самый темный угол пещеры, планируя чуть подробнее себя осмотреть. Но чем глубже в тень заходил, тем ясней понимал — не спрячусь. Гоблины хорошо видели даже в практически абсолютной темноте, а уж в не самой обширной пещере с костром посреди и подавно не сыщешь интимного укрывища. Я, как кошка, отлично различал скудные детали окружения, всего-то теряя краски по мере удаления от костра. Кожа на ладонях и округлом «пивном» пузике из зелёной стала серой, как чёрно-белое изображение на древних телевизорах. Чтобы не бить головкой члена по икрам во время ходьбы, пришлось на ходу загнуть его дугой и сверху заткнуть за тряпку, прикрывавшую бедра. А ведь иные гоблины имели хоть какое-то подобие одежды в виде ремней или наплечных перевязей, к которым цепляли разные украшения, костяные пластинки на манер ламелярной брони или оружие — дубинки, топорики и ножи. А у меня, как у аутсайдера, даже тряпка на чреслах имела такой вид, будто в ней уже трое померло, двоих — похоронили. Ощупав себя крохотулечными «детскими» ручками, я нашел на голове солидную рану. Корка крови на рассеченной коже уже схватилась и помереть от кровопотери не грозило, но не этот ли «подарочек» от братишек заселил меня в тулово гоблина? Они своего младшенького всё же приморили, долбанув ему по башке, но кто-то — или что-то — засунуло меня в тельца писюкатого изгоя? Стоило ли в таком случае спрашивать «Зачем»? Нет, не стоило. Я ведь даже не знаю, верны ли мои домыслы. Сейчас главное выжить, не умереть снова, не просрать этот шанс — очередного могут и не пожаловать за нерасторопность. А чтоб не сдохнуть, надо башкой работать.
Я встряхнул головой, ощущая колебания длинных кончиков своих ушей. Окинул взглядом неровные стены, местами поросшие пласта и чёрного в монохромной палитре лишайника. Заметил какие-то то ли грибы, то ли ещё хрен пойми что, светившееся тускло зелёным. Невкусная хрень, раз её до сих пор голодные мы не сожрали. Лежанки соплеменников не заинтересовали — что я не видел в кучах листвы? К тому же, весь небогатый скарб зеленомордые коротышы с собой носят, так что искать в тех кучках нечего. А вот лужа неподалёку от костерка — это полезно. Через неё протекал жиденький пещерный ручеёк, отчего вода, пригодная для питья, постоянно оставалась свежей даже несмотря на то, что зеленомордые обрыганы и мочились в неё, и чего похуже. Я направился к лужице. Хотел пить, но больше жажды мучился от любопытства. Наклонился, ворочая головой и стараясь уловить едва различимое отражение на поверхности. Спустя миг рассмеялся, если бы мог — увидел самого «гоблинского» гоблина, какого только можно вообразить. Щуплое тело, узкие плечи, большая голова с низким лбом, острый крючковатый нос, злобная «мордочка» и длинные уши. Сам бы себя по роже пнул — такой видок неприятный… Шевеление справа, на краю зрения и прямо под рукой, обожгло тревогой. Не испугало — не научился я заново пугаться — а по-звериному стянуло мошонку в «гармошку», огрело незримой затрещиной ощущенья опасности. Я вцепился в первый попавшийся под руку камень и с визгом — да что ж за голос-то мерзкий такой? — врезал по белесому шевелению. Не разглядел что там — тварь какая или придурошный братец ползет? — но жахнул так, что аж брызнуло. Под камнем тихонько чавкнуло, взвился и оборвался тонкий, отвратительный скрип, ощущенье опасности истончилось. — Сдохни! Сдохни, сука! — запоздало выдохнул я, отрабатывая еще раз в бесформенное белое месиво. Выронил камень и потянул носом, силясь разглядеть, с кем опять успел пересечься. Это оказалась толстая, белесая, словно покойник, личинка размером с ладонь. Перед глазами в это мгновение, внезапностью появления сшибая на задницу, вспыхнули строки: