Она здорово вымахала, пока мы не виделись, и ростом уже перегнала моего хобгоблина. Из хрупкого, покорного ветру ростка обратилась крепкое деревце. Над ветровалом раскинулась его пышная крона, из которой почти до самой земли свисали очень гибкие веточки, чем-то напоминавшие иву. Слегка изогнутый ствол — он и правда похож на женское тело или мне кажется? — всё ещё выглядел нежно и уязвимо, но бугристая текстура под корой с мелкой чешуйкой навевала определенные мысли. Мы направлялись к очевидному деревцу, но издали казалось, будто под его корой одеревенели десятки толстых и длинных — на длину ствола — мышечных тяжей. «Женская фигура» Сарацинии словно излучала затаённую силу.
Шагах в пятидесяти от ручья я убедился, что ощущения не обманули. Четверка гобсов в это время возилась с беспокойной малышней, которая так и норовила выползти из котомок или подраться между собой, поэтому коротышки не заметили, как нимфа охотилась. Упустили момент, когда какая-то мелкая птица — вроде воробья, но совершенно мне незнакомая — порхнула мимо кроны дриады и спустя миг словно взорвалась в облаке перьев! Гибкий «ивовый» прутик, тоньше мизинца ребенка, стегнул с такой устрашающей силой, что милосердно убил пичугу в мгновение ока. Изломанная тушка — в ней хоть мясо-то есть? — камнем упала под корни, где была тут же ими опутана…
Гобсы повиновались, наслушавшись грозных речей ваиводы, и пали ниц перед жутким деревцем. Я опять деловито перетыкал их в шеи и просто отбежал в сторону. Выжидал, пока собственное сердцебиение не прикончит раненых коротышек. Когда же квартет затих, захрипел и в агонии осел на примятой траве, залив всё вокруг кровью — настала пора заняться инфантицидомУмышленное лишение жизни ребёнка… Малышня расползлась в стороны — придётся ловить…
«Я соскучилась, храбрый малыш…» — прошептала нимфа, качая навстречу мне ветками.
— Ага, я тоже… Это… Погоди немного — дай со всем разберусь, ладно?
Ветки нимфы внезапно поникли. Её корни с шорохом показались из каменистой почвы на берегу ручья и принялись резкими уколами-взмахами дырявить теплые трупы гоблинов, прорастая в их кровоточащую плоть и высасывая из неё все соки. Пока я тыкал кинжалом, как в разделочном цеху одного за другим умерщвляя собственных верещащих от ужаса отпрысков, плотоядная нимфа питалась, «созревая» просто на глазах. Мяса оказалось более чем в избытке и «женственные» изгибы её ствола стремительно сбрасывали всякие кавычки, и в самом деле обретая очертания соблазнительной женской фигуры. Внутри него, в «чехле» из коры, будто бы росла — с ураганной скоростью! — девушка. Бугристые полосы, которые до этого напоминали мне мышцы, неуловимо разглаживались. Случайное утолщение на стволе как будто расщеплялось в глубине, внутри себя же, всё больше походя на округлые, подтянутые бёдра. Выше которых под корой «набухали» ещё два внушительных вздутия — груди «запертой» в дереве женщины. Она будто потягивалась, замерев в такой позе: вскинув тонкие руки и слегка запрокинув голову. То и дело оборачиваясь и на секунду отвлекаясь от забоя молодняка, я всё отчётливей видел созревающее девичье тело. Швырял хрипевшую полумертвую малышню ей под корни и возвращался к кровавому ремеслу.
Наконец, когда детоубийством было покончено, настала пора для десерта. Я утер пот со лба, перемешанный с чужой кровью — умаялся, чёрт подери! — и снова прокусил подушечку пальца, протягивая ранку «женоподобному» дереву. Примерно туда, где под корой просматривались очертания головы.
— Вот, угощайся — тебе ж нравится, вроде…
Дриада почему-то молчала. Её корни остановились и больше не пожирали свежее мясо, хотя его оставалось изрядно. Я даже успел испугаться, что с ней чего-то случилось — переела? — как ствол вдруг звонко лопнул, будто на морозе! От земли и до самой кроны промелькнула изломанная, словно молния, трещина, и древесина эластично раздвинулась, расступилась краями, обнажая светлое нутро. Первым делом я увидел женский живот, в меру мягкий, в меру подтянутый. Затем показались её полные груди, что качнулись и немного провисли под собственным весом. Над журчаньем ручья раскатился истомный женский вздох и полногрудое тело качнулось наружу из разверстого древа. Нимфа вынула из древесного «чехла» руки, которые и в самом деле держала над головой, укрытой плотными листьями на манер прядей волос. Уперлась ладонями в края трещины и, плавно качая широкими бедрами, вытянула из теснины сперва левую ногу, а затем и правую. Осторожно встала босою стопой на окровавленную землю под корнями. Распахнула большие глаза — их радужка цветом напоминала подсвеченную изнутри артериальную кровь.