Далее четвёрка искателей пробежала к церковной ограде и вдоль ограды цепочкой двинулась в сторону улицы Протоиерея Петра Ансимова (бывшей когда-то Комсомольской). Пробежав до середины огороженной территории, четверо перемахнули через ограду и тотчас встретились с товарищами из второй четвёрки, которые уже были внутри церковного двора. Часть забора с восточной стороны оказалась разобрана, причём давным-давно (кому-то, похоже, понадобился строительный материал).
Двумя группами искатели обошли церковь, где перед ними предстала такая картина: тела четверых фашистов — трое лысых, в серой форме и один короткостриженый в форме песочного цвета — были натурально размазаны взрывом по кирпичной ограде. Пятый фашист, парень лет восемнадцати, не лысый и без татуировок на висках, одетый в застиранную песочку, был жив и даже не ранен. Он сидел в обоссаных штанах в дальнем углу забора, скулил и трясся, глядя на сурового вида людей в разномастном камуфляже, с автоматами и пулемётами, которые явно были причастны к тем ужасным ужасам, которые довелось пережить ему в последние полчаса.
Связавшись по рации с Медведем и сообщив тому, что всё в порядке и артподдержка больше не требуется, Хохол подошёл к обоссанцу, которого на пинках пригнали Щуп с Арсеном.
— Как звать тебя, военный? — спросил обоссанца Хохол.
— Л-люб-бомир, — заикаясь, произнёс обоссанец.
— Любомир… — произнёс задумчиво Хохол. — Это значит, миролюбивый или как-то так, да? — Искатель усмехнулся, окинув взглядом обоссанца.
Тот был мéлок, тщедушен, с жиденькой мальчишеской бородёнкой и усиками, стрижен под расчёску, глаза его бегали.
— Д-да! Люб-бящий м-мир… — закивал головой фашист-обоссанец. — Я н-не стрелял в ваших! Не стрелял! Я техник… отвечал за ходовую часть корабля! Я не стрелял, господин… — он запнулся, не зная в каком звании был стоявший перед ним длинноногий плечистый моложавый мужик в старинном камуфляже с чисто выбритым суровым лицом, сжимавший в широких ладонях «Калашников» под патрон 5,45.
(К слову, старинный камуфляж, в который был одет Хохол, это — ВСР-84 «Дубок», он же «Бутан». Таких названий обоссанец Любомир, конечно же, не знал и обмундирование это видел впервые.)
— У нас нет господ, — сказал Хохол, — и званий тоже нет. Я командир отряда искателей. Подчинённые обращаются ко мне по имени, или по прозвищу, или: «товарищ командир». Но ты мне не подчинённый и не товарищ, поэтому обращайся по имени-отчеству: Степан Васильевич.
— Я не стрелял, Степан Васильевич! Не стрелял, честно! Не убивайте!
— Не убьём, — сказал Хохол. И, помолчав, добавил: — если будешь сотрудничать…
— Б-буду, Степан Васильевич, буду сотрудничать! — решительно пообещал фашист-обоссанец.
Ретроспектива. Жрец
Ночь с 20 на 21 июня 2050 года, бывшая Украина, окраина города-призрака, заповедное место
Стояла тёплая летняя ночь. Прибывающая луна на безоблачном звёздном небе светила ярко-жёлтым светом, дорожкой отражаясь в речном зеркале, огибавшем высокий в этом месте берег. В километре севернее чернели среди леса корпусá и трубы завода, шестьдесят лет назад производившего детали спутников и ракет, а теперь давшего приют общине славяно-ариев. Посреди священной поляны горел костёр, вокруг которого, взявшись за руки, водили хоровод «заводчане». Меж людьми и костром в небо устремлялись искусно обтёсанные островерхие древесные стволы с вырезанными на них вытянутыми ликами богов и богинь, мечами, рунами, свастиками и украинскими «тризубами». Отблески пламени играли на ликах идолов, оживляя их в воображении людей. Люди, кружась, громко и торжественно пели гимн, в котором на своеобразном суржике славили Рода, Ярилу, Перуна, Велеса, Мокошь, Ладу, Мару и других богов, чьи идолы возвышались на священной поляне.
Поодаль от главного костра и идолов, ближе к лесу, горели костры поменьше, дымили мангалы, ломились от угощений столы. Вокруг столов шумно играли дети и хлопотали женщины-служительницы. В стороне в тени кучковались пацаны-подростки; эти не шумели, лишь иногда громко посмеивались, косясь в сторону леса, откуда уже слышалась возня и девичьи вздохи, — это наевшаяся, напившаяся, накружившаяся в хороводах молодёжь славила богов самым богоугодным в эту летнюю ночь способом.
Пение хоровода оборвало громкое гудение рожков, в которые дудели появившиеся на поляне четверо юношей, одетые в праздничные льняные вышиванки. Смеявшиеся подростки тотчас притихли, хлопотавшие у столов служительницы быстро уняли самых маленьких, и из леса на поляну потянулись раскрасневшиеся парочки. Рожки гудели несколько минут, пока вокруг идолов и главного костра не собрались все учувствовавшие в празднестве. Потом гудение разом оборвалось, — четверо юношей опустили свои рожки, — и над священной поляной разнёсся басовито-низкий удар барабана.