Кира Сергеевна считала себя в искусстве дремучим консерватором, ее раздражали все эти шлягеры, мюзиклы, розовые мазки вместо лиц. В театре любила тяжелые добротные декорации, неторопливое действие, проживание жизни, а теперь вон даже из Островского умудряются лепить мюзиклы, на сцене не живут, а скачут, заглатывая непрожеванный текст. В живописи любила тщательность деталей, не понимала, зачем все эти нарочитые позы, квадратные плечи, железные скулы — то ли дело у Пластова: радостный огонек костра, освещающий лица…
Но нельзя же лезть со всем этим в разговор с профессионалами! Нельзя, а надо.
В дверь заглянула Шурочка:
— Кира Сергеевна, в малом зале вас ждут.
30
Большая сосновая ветка пахла густо, празднично — Александр Степанович принес ее, ткнул в вазу, водрузил на стол. Вместо елки. Повесил легонький пластмассовый самолетик, с которым Ленка носилась тогда по больничному парку и кричала: «Кира, я летаю!»
Ирина прислала шутливое новогоднее поздравление: «Дорогие предочки… поздравляем… желаем… ваши потомки».
Александр Степанович сказал:
— Сегодня я — за хозяина, а ты моя гостья.
И теперь таскал из кухни тарелки с закусками, а она пристроилась на диване, прикрыв ноги пледом, смотрела, как там, на экране телевизора, матери катили выстроенные в ряд коляски с детьми, коляски опоясаны полотнищем, на котором начертано что-то по-английски. Кира Сергеевна разобрала отдельные слова раньше, чем диктор прочитал: «Нет нейтронной бомбе!»
В десять сели за стол, увенчанный бутылкой шампанского, их разделяли пустые стулья — не догадались убрать. Александр Степанович рассеянно смотрел в телевизор — там уже шел концерт — постреливал подтяжками, шаркал под столом тапочками. Ее обидело, что он не оделся ради этого вечера вдвоем, сидел по-домашнему, в старых брюках и без галстука. Вяло жевал колбасу, часто поглядывал на часы. И она тоже невольно все время смотрела на часы. Как будто после двенадцати что-то произойдет, что-то изменится. Ничего не изменится. Конец и начало во времени — условность, ничто не кончается в старом году, ничего в нем не оставишь. Счастье, горе, обиды, успехи — все, перешагнув невидимый рубеж, продолжается. И все равно все ждут всякий раз Новый год, словно верят, что придет совсем другая жизнь — без ошибок, неудач, непонимания…
Они выпили немного за уходящий год, он сразу захмелел, стал болтать чепуху про школу — как Коржиков из седьмого «А» на педсовете, куда его вызвали, сказал: «Меня учат говорить правду, я и скажу правду: все учителя — зануды и ябедники!» И он, директор школы, не нашел ничего лучшего, как возразить: «Откуда ты знаешь про всех учителей, если, кроме нашей школы, нигде не учился?»
— Выходит, я насчет учителей нашей школы согласен с ним!
Они смеялись, Кира Сергеевна выставила палец, погрозила ему:
— Это тебе наука — не сглаживай острые углы, не вписывай в овал.
— Да, Кириллица, угол-то был самый что ни на есть тупой!
Опять смеялись, она смотрела, как он по-мальчишески запрокидывает голову и волосы, рассыпаясь, падают ему на уши — как он поседел за этот год!
И вдруг она спросила:
— Скажи, почему ты отказываешься от гороно?
Он удивленно посмотрел на нее.
— Что значит «отказываешься»? Мне никто не предлагал.
— А если предложат?
— Тогда откажусь.
— Почему?
Он пожал плечами.
— Ну, во-первых, туда надо помоложе, с перспективой. Во-вторых, другого по характеру — я либерал…
— А в-третьих?
Он помолчал, подумал.
— В-третьих, это поставило бы тебя в затруднительное положение.
В том-то и дело, что это — во-первых, а не в-третьих, и ты сам хорошо это знаешь, подумала Кира Сергеевна. Хотелось встать, подойти к нему, обнять, найти слова, поблагодарить за жизнь, за то, что всегда был рядом, ждал, молчал, терпел, подставлял плечо…
Но она только сказала:
— Ты прав, тогда мне пришлось бы уйти.
На экране телевизора сошлись стрелки, зазвонили куранты, Александр Степанович открыл шампанское. Потом она вынесла ему из своей комнаты «Отечественные записки», он поднес ей деревянную маску — лукавый старичок-лесовичок, совсем коненковский, прятал в морщинках острые озорные глазки. Вытащил альбом — тяжелый, старинный, с толстыми листами и медными застежками.