— Нет, у меня завтра стирка.
Кира Сергеевна убрала свою руку. Посмотрела в окно — там все изменилось. Плотная пелена наползла на небо, даже здесь чувствовалось, что воздух огрубел, потяжелел. Значит, пойдет снег.
Они молча курили, сбивая пепел в пустую тарелку.
— Помнишь, ты как-то сказала, — начала Кира Сергеевна, — что мы удобно устроились?
Ирина быстро посмотрела на нее.
— Но надо, мама. Извини меня за ту фразу…
Кира Сергеевна жестом остановила ее.
— Погоди, я ведь не обиделась. Просто хочу знать, что ты имела в виду.
— Не надо, мама, — повторила Ирина, сдвинув брови. — Ты сама все хорошо знаешь, а та идиотская фраза просто сорвалась с языка.
Она поставила на газ чайник, свалила в раковину тарелки. Опять села, вытянула сигарету.
— Ты много куришь.
Она не ответила. В комнате Ленка все стучала железками, доносился ее тонкий голосок — она жалобно пела про воробья.
Снег сменился дождем, быстрым, бурным. Было видно в окно, как на крыше соседнего дома проседает и сереет снег, крыша становится топкой, плоской. Женщина выбежала на балкон, стала срывать с веревок белье.
— Как хочешь, — сказала Кира Сергеевна. — Не боишься, что фраза эта так и будет занозой во мне? Ведь и Юрий однажды кинул примерно такую же.
— Этого не может быть! Юрий ничего не знает!
Кира Сергеевна посмотрела на нее.
— А что знаешь ты?
Ирина развязала полотенце, стащила с головы. Бросила на спинку стула.
— То же, что и ты.
Она как чужая, подумала Кира Сергеевна.
— Ирина, мы взрослые женщины, но почему-то играем в прятки. Ты прячешься, а я тебя ищу…
— Да, мы взрослые, но не на равных — ты мать.
— Тем более между нами должно быть все ясно и честно.
Закипел чайник. Ирина сполоснула под краном стаканы, налила чай. Пахучий пар вился над стаканами. Ирина, подперев щеку кулаком, помешивала ложечкой в стакане.
Ладно, пусть молчит. В конце концов, это ее право, решила Кира Сергеевна и подвинула к себе чай.
— Странный дождь, весь седой…
Ирина промолчала. Так сидели они, разделенные столом, забыв о чае.
— Я люблю тебя и отца, мне вас жаль… Но ты не имела права тогда давать советы насчет Юрия.
— Почему?
— Ты рабски придерживаешься условностей, вы втиснули себя в рамки приличий, а ведь самое неприличное — жить ради приличия.
— Не поняла.
Ирина взглянула на мать.
— Я должна назвать вещи своими именами?
— Только так.
Ирина опять потянулась к сигаретам, Кира Сергеевна удержала ее руку.
— Я ведь знаю, что у отца есть другая женщина, а вы живете так, словно ничего не произошло.
Кира Сергеевна сразу поверила — это правда. Как будто яркой вспышкой осветило жизнь, и все стало понятным. Все встало на свои места.
Она нагнулась над стаканом — только бы Ирина не видела сейчас мое лицо.
— Он тебе сказал?
— Ну что ты, нет. Случайно узнала. Оказались общие знакомые.
Почему-то здесь появилась Ленка. Что-то говорила, пришлепывая ладошкой по ее колену. Кира Сергеевна слышала слова и не понимала их. Слова не складывались в фразы и были лишены смысла. Она видела, как ненужно суетятся над столом ее руки, переставляют стаканы, закрывают сахарницу, сдвигают тарелки. Закололо в висках, и она испугалась, что не сможет справиться со своим лицом. Надо молчать. Молчать.
— …и гармошку возьмем? — вопила Ленка в самое ухо.
Зачем гармошку?.. Куда?
— …Хорошо, когда в городской квартире сверчок трещит, — услышала она свой голос и удивилась: какую чепуху говорю!
Встала. Посмотрела на часы.
— Пора.
Ирина тоже встала, запахнула халат. Ее короткие и густые, посеченные на концах волосы шайкой дыбились на голове.
— Переждали бы дождь, — сказала она. — И чай но пила.
Кира Сергеевна пошла одеваться. Никак не могла отыскать рукав у пальто, почувствовала как сразу устали руки.
Ленка притащила в прихожую прозрачный мешочек, набитый игрушками. Ирина что-то сказала ей — Кира Сергеевна опять не поняла, Ленка надула губы, убежала в комнату, вернулась без мешочка.
Ирина сунула в руки матери зонт:
— Отцу не говори, что я знаю. Ладно?
Как теперь жить? — подумала Кира Сергеевна.
32
Вдвоем под зонтом было неудобно, Ленка прижималась к бедру, но все равно на нее сыпался дождь. Кира Сергеевна отдала ей зонт, услала вперед.
— А ты?
— Я люблю под дождем.
Ленка побежала по раскисшей дороге, взмахивая зонтом, останавливалась, кричала: