— Нана…
— Прошу тебя, не говори мне ничего! Все и без того ясно. Разговоры тут не помогут…
И опять молчание.
Потом Нана печально улыбнулась.
— Ты хороший парень, Нодар, очень хороший. Я рада, что не ошиблась в тебе. Рада, что такие, как ты, все еще существуют на свете… Будь счастлив! Прощай!
Нана повернулась и ушла.
Не сводя глаз с удаляющейся Наны, я как истукан застыл на месте. Дверь лифта захлопнулась. Нана даже не обернулась.
Почему я не побежал за ней? Почему не догнал, не схватил за руку, почему не объяснил, что лишь одну ее и люблю я на целом свете?
Я прямо в одежде лежу в постели лицом к стене. Рядом с кроватью я поставил стул с пепельницей, коробкой сигарет и зажигалкой. Не помню, как я проделал все это. Не помню и того, как добрался до гостиницы. Смутно вспоминается лишь, что я шел пешком и что у Малого театра какой-то мужчина попросил у меня закурить.
Интересно, сколько времени прошло с того мгновения, как я расстался с Наной? Часы у меня по-прежнему на руке, но свет зажигать не хочется. Стоит только ему зажечься, и в комнате нас сразу станет двое — я и я. В минуты переживаний мой безжалостный двойник усугубляет мое и без того тяжелое состояние.
Да, лучше лежать в темноте, чтобы не видеть собственного тела, в отчаянии распятого на постели.
Комната едва освещена светом с улицы, проникающим в окно.
Я поворачиваюсь лицом к окну.
Нехотя закуриваю.
Который все-таки час?
Я глубоко затягиваюсь.
Желтый шершавый дым царапает стенки легких.
Теперь, наверное, не меньше половины второго. А может, и больше. На улице тишина, нарушаемая шумом редких автомашин.
Я долго шарю рукой по стене и наконец зажигаю бра. Свет резанул меня по глазам. И сразу исчез мир, в котором я обретался до самой последней минуты.
Десять минут четвертого.
Я вновь гашу свет.
Как могло пройти столько времени?
Поразительно!
И ничего-то вроде я не надумал, точнее, ничего не взвесил и не решил. Стайки мыслей легко вспархивают и уничтожают друг друга, совсем как частицы и античастицы.
Конечно же Нана обо всем догадалась, догадалась с того самого мгновения, как при виде Эки у меня окаменело лицо. Как же я не понял этого? Как же я поверил, что Нана не сумела вычитать историю моей любви к Эке по моим потерянным глазам?
Целый день я избегал ходить по улицам, где, бывало, не раз прогуливался с Экой. Даже память о счастливых и волнующих днях, проведенных здесь вместе с Экой, я усиленно старался заглушить и подавить в себе… Но ничего не поделаешь, волей-неволей мы с Наной то и дело оказывались то на улице Горького, то на Манежной площади, то в Столешниковом переулке… А Эка постоянно оказывалась между нами. И я ничего не мог поделать с этим — память утишить никак не удавалось.
Я нарочно избрал «Националь», где ни разу не бывал вдвоем с Экой, и на тебе, надо же такому случиться…
Эка.
И опять я шарю по стулу в поисках сигарет.
Да, я всячески избегал ресторанов, где все еще мог встать призрак нашей с Экой любви, где мы сидели с Экой, весело чокались бокалами с бодрящим вином, где мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу, и я целовал нежные руки Эки, ее милые, родные глаза, светящиеся любовью ко мне, ее легкие волосы, прикосновение которых к моему лицу рождало в душе сладостное чувство восторга. Я чувствовал, как дрожит и дышит в моих руках ее тело, и нежность захлестывала все мое существо. И как я мечтал тогда остаться наедине со своей любимой…
И вот живая, во плоти Эка явилась моим глазам там, где я меньше всего ждал ее встретить, где мы никогда раньше не бывали вместе.
Чем это было? Зна́ком судьбы? Или просто случайностью, которая часто бывает сильнее судьбы?
Может, все же меня подавило чувство стыда, что Эка застала меня в ресторане с Наной, что все мои разглагольствования, которыми я заморочил Эке голову, оказались низкой ложью?
Нет, чувство стыда не могло так подавить и смять меня.
Может, я по-прежнему люблю Эку?
Я крепко смыкаю веки и затягиваюсь.
Горький запах паленого фильтра напоминает мне, что сигарета докурена.
Нет, нет, я так не думаю!
Но почему же тогда я не догнал Нану? Почему не остановил ее, почему не поклялся ей в вечной любви? Какая сила сковала меня? Может, как раз то второе я, которое сидит во мне, принимает решения и часто действует и думает наперекор мне.
Неужели я по-прежнему люблю Эку?
А может, это была остаточная реакция любви к Эке, все еще теплившаяся в моем мозгу и сердце и ждавшая своего часа, чтобы выплеснуться мощно и будоражаще.