— Эти подавляли восстание в Уэксфорде, — сказал Мак-Кенна, — а теперь их сюда прислали. Что за люди — не пойму, они и по-английски-то едва лопочут.
— Раз прислали, значит, какое-то дело у них в Мейо. — В словах Мак-Карти слышался вопрос.
Мак-Кенна понял и ответил:
— Ты б, Оуэн, латынью с этими Избранниками занялся, что ли, чтоб они ночами не разбойничали, а Цезаря да Вергилия читали.
— Как же, нужна этим мужланам латынь, — пробормотал Мак-Карти и уткнулся носом в кружку.
— И в Каслбаре Избранники объявились, — сказал Мак-Кенна, — и в восточных селеньях. Но пока ведут себя смирно. Только на воротах протестантской церкви бумажку свою повесили. Гроб нарисован да какие-то каракули.
— Да, это — рука Избранников, — кивнул Мак-Карти. — Под тем же названием сейчас и в Фоксфорде, и в Суинфорде банды орудуют. Добрый человек, что из Баллины меня до Каслбара подвез, все уши прожжужал про этих Избранников.
— И что ж он рассказал?
— Что народ в Мейо готовит восстание, как в свое время в Уэксфорде и в Ольстере. Глупый такой старик, беззубый, шепелявый, но слова у него — рекой. Разве можно верить хоть половине?
Мак-Кенна покачал головой.
— И в Каслбаре о том же толкуют. Что пора нам свободу обрести, землю поделить, чтоб каждому по хорошей ферме поставить. Ну и подобное из старых пророчеств да гаданий, какими на ярмарках промышляют. Родился, к примеру, в Слайго у одного мельника сын четырехпалый — вот и знамение. Ты, поди, отродясь таких глупостей не слыхивал?
— Слышал еще и не такие, — ответил Мак-Карти. — Слухи да предсказания — самое процветающее ремесло в этой стране.
Он отнес пустые кружки, поставил на прилавок. Солдаты-англичане слева тихо переговаривались. Красные мундиры толстого сукна, словно панцирем, отгораживали их от остальных в пивной.
Мак-Карти вернулся к столу с полными кружками.
— Знаешь, Шон, я подумываю, не уехать ли из Киллалы.
Мак-Кенна кивнул.
— Жить в Киллале трудно, радости никакой. Да и это мертвое море под боком.
— Нет, вовсе не потому. Я просто боюсь. Когда Избранники только объявились, я написал для них воззвание, теперь они требуют, чтоб я написал второе. И не сегодня завтра какая-нибудь продажная шкура шепнет мировым и мое имя.
— Пресвятая богородица! Да кто ж толкнул тебя на такое безумство? Ведь мировым все одно, кого на виселицу отправить.
— Как бы то ни было, а что написано пером — не вырубишь топором. Будто у меня выбор был! Да я и не жалею. До чего ж ужасная у людей жизнь, ты-то об этом знаешь. Истинно говорю, Шон, в наших краях все вершится, как кому бог на душу положит, ни складу ни ладу. В Киллале калечат господский скот, а месяцем позже в Каслбаре толкуют о четырехпалых младенцах.
— И не только, — перебил его Мак-Кенна. — Говорят, что французы уже идут морем с войском, да и Гэльская армия будто бы возрождается.
Старые песни, петые-перепетые, носятся в душном мареве. Вновь привиделся Мак-Карти черный лес пик на сером горизонте.
— Может, и придут французы, — согласился он, — только знают ли об этом в Слайго или Мейо?
— Правильно, Оуэн, делаешь, что из Мейо уезжаешь. Не хотелось бы мне видеть тебя среди подсудимых.
— Затем и пришел с тобой потолковать. Может, знаешь какой городок на востоке, где нужен учитель?
Мак-Кенна отпил из кружки и заговорил.
— Напишу сегодня Пэту Данфи в Лонгфорд. Он всегда в курсе дел, кто где нужен. Впрочем, любой город будет гордиться, что учителем у них — поэт Оуэн Мак-Карти.
— Далеко не любой, и ты, Шон, это прекрасно знаешь, — улыбнулся Мак-Карти.
— Ничего подобного. Ничего подобного! Любой город станет гордиться. Поэт ты замечательный, имя твое чтят многие, даже те, кто тебя и не видывал.
— Только они-то и чтят. Увидели б — враз отвернулись бы. Но учитель я неплохой. Конечно, людям придется сделать скидку на мои слабости, но, право же, в накладе они не останутся.
— Ты бы ограничивался пивом, — посоветовал Мак-Кенна, — а выпьешь чего покрепче — и до беды недалеко. Сегодня же вечером напишу Пэту Данфи и Эндрю Мак-Геннису в Маллингар — графства богатые, а учителей не хватает.
— Ты мне этим очень поможешь, через неделю-другую, если вестей от них не получишь, пойду дальше на восток, попытаю счастья.
— Верно, Оуэн, верно! Жаль с тобой расставаться, но сидеть здесь тебе не стоит.
— А что, если они и впрямь идут к нам морем? В молодости, еще в Керри, когда голова у меня полнилась чужими стихами, я бродил меж скал, смотрел за море. Вот, думалось мне, появятся корабли с высокими мачтами: паруса, полные ветра, воспарят над морем, точно облака.