Огромная опасность нависла сегодня над нашим королевством. В Уэксфорде и Антриме еще не остыло пепелище восстаний. А центральным графствам, примыкающим к нашей провинции, достаточно искры — вспыхнет мятеж. Но я твердо верю, Мейо останется верным короне, чего бы это ни стоило: даже если на каждом перекрестке будут виселицы и в каждой деревне — столб для порки.
При случае сообщите лорду Гленторну, что я неустанно пекусь о безопасности его владений.
Письмо Крейтону не понравилось: вроде и дельное и в то же время пустое, слова спокойные, а за ними — ярость. Мейо безраздельно входило в сферу политического влияния Денниса Брауна. И уступать свою вотчину, хоть и временно, армии ему совсем не хочется. Однако он напуган и озлоблен. Крейтону доводилось встречаться с Брауном, и тот особого впечатления не произвел: общительный и веселый, щедрый на лесть, но за веером улыбок — жесткие черные глаза. Казалось, сама убогая жизнь и разоренное хозяйство графства, доводившие Крейтона до отчаяния, были даже на руку Брауну. Льстец, хитрец — для него в этом краю не существовало тайн; выпивоха — все собутыльники могли уже свалиться замертво, а он, не шатаясь, выходит из-за стола. И к тому же — Крейтон знал наверняка — человек этот был проницательный и жестокий. Одни противоречия, как и в любом ирландце. Крейтон терпеть не мог противоречий.
О военных и политиках Крейтон задумывался нечасто, да и повстанцы представлялись ему огнедышащим сказочным драконом. А великие замыслы Объединенных ирландцев, судя по двум попавшим на глаза воззваниям, всего лишь несбыточные мечты. А красивые слова вроде «права человека», «патриотический долг», «благородная жертва» — пустое фразерство. Какое дело нищему крестьянину до «прав человека», ему куда важнее ренту снизить да на своем клочке земли утвердиться, научиться хозяйство вести и жить чисто и пристойно. Нужны им «древа свободы», как же! Да и что для них, бедолаг, значит само слово «свобода»? Может, они думают, что арендную плату отменят совсем и будут крестьяне вечно наслаждаться бездельем, что ни день — то праздник с их варварскими языческими обычаями. Да, сейчас их ожидает горький урок, случись войскам проявить себя, как в Уэксфорде или в Антриме. Там солдат разместили на постой в домах селян; подозреваемых в мятеже пороли и истязали, убогие домишки сжигали дотла; солдаты пьянствовали, устраивали погромы в деревнях, распутничали. И те, кто нашептывал несчастным крестьянам о «свободе», не просто злоумышленники, но и глупцы.
Крейтон стоял перед огромной картой с гербом и схемой своего маленького государства. Карта испещрена чернильными точками, точно мухами засижена. Каждая точка — ферма, их на карте более четырехсот. И что ни месяц, добавлялись новые, однако ни полной, ни точной карту не назовешь. Крестьяне без конца делили свои и без того крохотные участки: сын женится, нужно ему поставить дом, выделить клочок земли, чтоб хоть картофель посадил. На каменистых скудных землях по склонам холмов ютились пришлые, порой жили месяцами, пока Крейтон не дознавался. А если земля и вовсе ничего не родит, снимались и шли дальше. Объезжая угодья, Крейтон видел их брошенные лачуги — камень да глина, приземистые и неказистые сооружения без окон. Словно приливы и отливы носили этих безвестных и безымянных людей.
А на противоположной стене «Суд Париса»: обнаженный герой с державой в томной руке, подле него три обнаженные богини, длинные золотистые волосы рассыпались по груди, чресла полуприкрыты воздушной кисеей. Вокруг на лужайке богато одетые в бархат и шелка царедворцы, музыканты.
Крейтон пристально вглядывался в картину, — как и всякий раз, недоуменно и недоверчиво. Какой мир утонченных наслаждений и земных радостей породил эту картину, какие источающие чувственность краски нарисовали ее?
БОРТ ФРЕГАТА «СОГЛАСИЕ», АВГУСТА 16-ГО
Ночь стояла ясная, с востока дул сильный ветер. По палубе к капитанской каюте, расталкивая солдат, выбравшихся глотнуть свежего воздуха, пробирался Бартолемью Тилинг. Солдаты в одних рубашках или голые до пояса стояли, опершись о лафеты пушек, сидели, тихо переговариваясь, — военный поход для них дело привычное. Бывалые вояки — уж в этом-то военное министерство не обмануло. Многие, как и сам Тилинг, воевали еще в Рейнской кампании. Иные совершили с Бонапартом переход через Альпы. Солдаты в основном приземистые, смуглые, жилистые. Сам Тилинг высокорослый, с впалой грудью, мужчина серьезного вида. Даже на корабле он не изменял своей походке с прискоком.