— Да.
— Высокий? Колючка есть?
— Забор бетонный, двухметровый. Колючая проволока осталась только местами.
Родион кивнул.
— А это река?
— Да. На реке, вот здесь, пирс. У пирса — старая баржа.
— Понял.
— Точнее не баржа, а армейский паром.
— А какая разница?
— У парома опускается задний борт для погрузки автотранспорта.
Родион кивнул. Это понятно. Но их не касается.
— А если ОМОН оцепит территорию? Как мы тогда разбежимся?
— Не оцепит. Власти не ожидают организованного сопротивления. Если что — отступайте на баржу. Отвяжете швартовые канаты и баржу вынесет в залив. А вы вплавь. Или на судовом ялике.
Родион кивнул, прикидывая по карте какие-то расстояния.
Военный исподтишка за ним наблюдал. По оценкам оперативников их секретного подразделения этот парень — прирожденный оратор. Толпу молодежи заводит с пол-оборота. При этом однако импульсивен, часто поступает под действием порыва. У руководства были сомнения по поводу его участия в операции. Но человек в штатском настоял. При правильном подходе с ним вполне можно иметь дело. Подход — это вообще главное.
— А что это у тебя за имя такое — Родион? — ухмыльнулся военный. — В честь артиста, что ли?
— Какого еще артиста?.. — поморщился парень, продолжая запоминать карту. — Родионов много разных было …
— Кто, например?
Родион хотел вспомнить, например, Раскольникова, но не стал.
— А губернатор-то вам чем помешал? — вместо этого спросил он.
— А тебе не все равно?
— Папа — не самый плохой из чиновников.
— А вот уж это — не твоего ума дело!
Родион дернул плечом: и в самом деле, не его ума. Ему все равно. Он, наконец, выпрямился. Карта точно отпечаталась в его памяти.
Он некоторое время насмешливо изучал лицо военного.
— Значит, мы разбежимся, а ОМОН останется шинковать людей?
— Каких еще людей?
— Тех, что приедут сдавать аммонит. Газеты писали, что на Северном химическом располагается офис немецкого химического концерна.
Военный холодно выдержал его взгляд:
— Людей там не будет. Там будут спекулянты, которые хотели навариться на доверчивости немцев.
Родион подумал и согласился. В общем, да. На заводе соберутся спекулянты. А спекулянты, по мнению Родиона, — это не люди.
— Между прочим, принятый порошок сгружали на баржу. На ней несколько тонн токсичного химического соединения, — зачем-то добавил военный.
— Ну и что?
— А ниже по течению водозабор Северного района.
— И что? Зачем вы мне это говорите?
— Сам не знаю. Так просто.
Военный сложил карту, убрал ее в кейс и поднялся.
— Ну, все ясно?
— Да.
— Вопросы есть?
— Есть! Когда я получу деньги?
— Ты же пришел в мир не за деньгами! — напомнил человек в штатском. — Деньги получишь после выполнения операции.
Родион презрительно прищурился:
— Я-то пришел не за деньгами. Но деньги нужны для дела. Да и моим людям нужно что-то есть и пить.
Военный задумался. И опять в его глазах вспыхнул и угас странный огонек.
— Ладно, — сказал он. — Получишь ты свои деньги. Нам больше встречаться не стоит. А деньги будут ждать тебя на барже, в ходовой рубке. В рундуке с канатами.
Родион некоторое время изучал его твердый подбородок, потом низкую границу волосяного покрова на лбу. Затем пошевелился.
— Что? — спросил военный.
— Да так. Ничего. — Родион рассеянно зевнул. — А чем вам все-таки нынешний губернатор не угодил?
Военный плотно сжал губы. Он уже сказал: это Родиона не касается.
— А впрочем, губернатор, так губернатор, — вывел Родион. — Все вы одинаковые. Всех вас ненавижу!
В машине по дорогое из больницы к складу Бэха, насколько позволяло время, рассказал Ксюше о порошке и кредите, о немцах и о клинике «Счастливый шанс».
По мере того как Ксюше открывались подробности этой истории, она во все большее и большее удивлялась. Так, значит, это Матросов! Вот на кого бы она никогда не подумала. Странно! И, вообще говоря, что все это значит? Зачем такая таинственность? Пакет, влетающий в окно… Завернутые в бумагу деньги… Что хотел сказать этим Матросов?
И что теперь от него ждать? Как следует себя с ним вести? На всякий случай Ксюша прикидывала на ходу, какой теперь ей лучше, задумчиво-ласковой, или удивленно-строгой, а может, неприступно-оскорбленной?
Но в конце концов она решила, что Матросов совсем не заслужил, чтобы перед ним примерялись разные маски. Она должна сказать ему все открыто и прямо: она ему очень благодарна, — очень! — и крайне тронута его благородным поступком. Деньги нужны ей на время, и очень скоро она ему их вернет. Она будет рада с ним общаться и надеется, что со временем они смогут стать друзьями.
Бэха вырулил на площадку перед ангаром со стройматериалами и Ксюша увидела беспокойную очередь, торчащую из дверей, и возвышающуюся над толпой лохматую голову Матросова.
— Тебе лучше в сторонке подождать, — сказал Бэха, вытягивая ручной тормоз. — Видишь, что творится!
Матросов увидел, как Ксюша выпрыгивает из фургона, и по его лицу пробежала тень. Затевая всю эту историю с деньгами, он предполагал, что они с Ксюшей познакомятся ближе и, может, даже будут дружить, но что это произойдет так быстро и при таких обстоятельствах — он никогда не думал.
Ксюша уселась на скамейку и принялась ждать. Ей было видно, как Бэха развернул фургон и подал задом к воротам ангара. Они с Матросовым скрылись, а потом оба вышли: Бэха распахнул заднюю дверцу, и Матросов доверху загрузил кузов полиэтиленовыми пакетами с алым порошком. Потом они о чем-то посовещались, Бэха запрыгнул в кабину и завел мотор, а Матросов пошел по направлению к Ксюшиной скамейке.
Загружая в фургон мешки, Матросов кое-как взял себя в руки, и решил, что самое главное сейчас — сказать Ксюше, что она ничего такого ему не должна, что он помог ей чисто по дружески, что деньги — это только деньги, и когда у нее будет возможность, она их и вернет. То есть, если бы они подружились со временем, он был бы рад, но и только! Ничего более!
Но когда он подошел к скамейке, на которой сидела Ксюша, когда она поднялась ему навстречу, и он увидел вблизи ее лицо — такое свежее, такое красивое, настолько полное жизни — все заготовленные слова сами собой вылетели у Матросова из головы. Более того, — он вдруг испытал незнакомое раньше смятение и даже страх. Как человек, решившийся прыгнуть с высокого утеса в пенистые изумрудные волны. Или парашютист, шагающий с самолетного крыла навстречу золотым квадратикам полей.
Но, странное дело, с его приближением и Ксюша вдруг почувствовала, как у нее тревожно засосало под ложечкой.
Совсем рядом она увидела его глаза, которые вблизи оказались удивительными… Была в них и мягкость, и сила, и усмешка, и вопрос, и удивление, и отвага… Чего там только не было, в этих глазах — и дышащая туманной зеленью пропасть, и слепящая хрустальной чистотой высота, и самые сокровенные надежды на счастье, и самые греховные мечты по ночам! Как будто шла-шла Ксюша беспечно по жизни и вдруг из-за угла обожгло ее жарким предчувствием того великого и страшного, что происходит между мужчиной и женщиной, которым посчастливилось по-настоящему любить.
Оба смутились так, как не смущались никогда в жизни. Но нужно было что-то делать и о чем-то говорить.
— Это ты подбросил мне пять тысяч долларов? — спросила Ксюша. И сама почувствовала, что ее слова звучат как-то слишком строго.
Матросов посмотрел в ее решительные глаза, на плотно сжатые губы и сдвинутые брови. Под его взглядом Ксюша нахмурилась еще больше.
— Ну и напрасно! — отрезала она.
— Что?
— Напрасно ты подбросил мне деньги. Я все равно не смогу их взять!
Матросов болезненно улыбнулся.
— Почему?
— Хотя бы потому, что мы с тобой совсем незнакомы! — Ксюша почувствовала, что краснеет.
Рядом с ними затормозил фургон и из кабины выглянул Бэха.