— Не сейчас.
— Сейчас. Прямо здесь. И чтобы я видел. Я не предложу заказчику пользованную рабыню. Ты должен это понять. — Он кивнул с усмешкой: — Девка заказана. Не тобой. Слово вашего высочества весомо. Но не в Сердце Империи. И, тем более, не в Кольерах. Сможешь забрать рабыню. После. Если не остынешь. Конечно, если к тому времени от нее что-то останется. Все честь по чести… — Он вновь кивнул медику: — Делай!
Тот вновь закопошился у меня между ног, подсвечивая фонарем. Но не там, где горело. На мгновение меня пронзила резкая боль, срывая стон, но тут же утихла, разливаясь по бедрам, превращаясь в чудовищную смесь муки и дикого неуемного желания.
Медик отстранился:
— Все готово, господин Элар. Желательно не трогать девку несколько дней.
Имперец кивнул:
— Прекрасно. Мы никуда не торопимся. — Он посмотрел на лигура: — Видишь, Кондор: не трогать. С медициной не поспоришь. Впрочем, ее рот можешь использовать, как хочешь. Оставьте ее здесь, пока не вырубится. Только руки развяжите. Пусть сама себе поможет.
Я наблюдала, как они выходят. Все, кроме лигура. Он неспешно обходил вокруг кушетки, елозя по мне ладонью, будто невзначай задевал затвердевшие соски, и меня выгибало, как от удара током. Чувства обострились настолько, что малейшее касание вызывало мучительную эйфорию. Ломку. Его рука скользнула на шею, палец проник в мой приоткрытый рот, и я инстинктивно стала посасывать, касаясь языком. С такой жадностью, будто хотела проглотить. Чувствовала солоноватый вкус его кожи, запах табака.
Кондор напряженно улыбнулся. Это было скорее оскалом.
— Мне редко что-то нравится по-настоящему. Очень редко… И я не выношу, когда мне что-то запрещают.
Он зашел мне за голову, я почувствовала как ослабевают ремни, и запястья охватывает ломота. Но боль меня не волновала. Я судорожно хваталась за черную мантию, стараясь притянуть к себе, коснуться, почувствовать губы.
— Элар не берет в расчет одну очевидную вещь. Знаешь, чем коварен седонин?
Мне было плевать. Я хваталась за его руки, выгибалась, почти висела на нем, стараясь коснуться губ. Кондор склонился, и я почувствовала, как его горячий язык неистово врывается в мой рот, и это отозвалось эйфорией. Я целовала со звериным рычанием, жадно прижимала его к себе. Он резко отстранился, прижал меня к кушетке ладонью, удерживая. Я едва не завыла.
— Протрезвев, ты навсегда запомнишь первые касания. И того, кто тебя касался. И до тех пор, пока тебя окончательно не отравили седонином, будешь жаждать только их, что бы ни говорил твой разум. Ты уже моя — запомни это.
Его рука скользнула по моему животу, коснулась между ног там, где пульсировал через боль тугой сжатый комок невообразимого желания. Пальцы сделали лишь несколько движений, и меня взорвало небывалым наслаждением. Я выгнулась, застонала, хватаясь за длинные черные волосы Кондора. Он ударил меня по руке, снова пригнул к кушетке.
— Скоро ты потеряешь сознание от неудовлетворенного желания. Очнешься, когда действие закончится.
Он развернулся и направился к двери. Я пыталась подняться, кричать, звать его, но слабела, не в силах контролировать свое тело. От похоти темнело перед глазами. Я билась, будто в болезненном бреду, пока, как он и сказал, не потеряла сознание.
6
Я очнулась на «своей» кровати. При малейшей попытке пошевелиться между ног отдавалось ломящей болью. Впрочем, все тело отдавалось болью, каждая клеточка будто превратилась в синяк. Голова гудела, я даже не могла оторвать ее от подушки. Подкатывала тошнота. Я завозилась, и почти тут же увидела Пальмиру. Она склонилась надо мной, тронула мой лоб прохладной ладонью, и это касание отдалось блаженством, пока рука не нагрелась. Она убрала ее.
— Как ты себя чувствуешь?
Я с трудом разомкнула слипшиеся губы. Язык будто распух во рту, почти не слушался.
— Что со мной было?
Она не ответила, тронула мои разметавшиеся волосы:
— Оставили… что ж…
Я приподнялась через силу:
— Ответь!
Пальмира отстранилась, смочила в чашке салфетку, положила мне на лоб и села на край кровати. В нос ударил свежий химический запах, и я прикрыла глаза от блаженства, вновь чувствуя острую прохладу.
— Ответь, умоляю.
Было сложно отличить кошмарную реальность от кошмарного сна, но боль не давала обмануться. Я на удивление четко помнила все, что со мной происходило, все слова, все взгляды. Все касания. Помнила голоса, каждую интонацию. Помнила, как тянулась за руками лигура, и это осознание убивало.