Оставалось выяснить последний вопрос.
— Ну хорошо, — сказал Осипов. — А что же стало с Бондаренко?
Котлячков махнул рукой:
— А то же, что и со всеми, кто находился тогда во внутренней тюрьме. Оттуда никто не выходил. Если уж попал туда, то виноват не виноват, а дорога была одна — под лестницу!
Я не понял, что он имеет в виду, и вопросительно посмотрел на Осипова, не зная, как записать в протокол сказанное Котлячковым.
Осипов перехватил мой недоуменный взгляд и уточнил:
— Вы хотите сказать, что Бондаренко расстреляли?
— Да, — совершенно будничным голосом, как будто речь шла о ничего не значащем событии, подтвердил Котлячков.
Когда я занес его слова в протокол, Осипов спросил:
— А когда это случилось, не можете сказать?
Котлячков опять поморгал глазами, разок кашлянул, а затем довольно уверенно произнес:
— Думаю, это случилось шестого июня.
— Почему вы так считаете? — спросил Осипов.
Котлячков снова придвинулся к нему и перешел на доверительный тон:
— Потому что седьмого июня мы отмечали день рождения моей покойной супруги, и у меня в гостях был Стручков. Мы вышли с ним во двор покурить, Стручков все переживал, что Сырокваш накажет его за то, что он пустил Бондаренко во внутреннюю тюрьму. Вот во время этого разговора Стручков и сказал мне под большим секретом, что «вчера Бондаренко шлепнули». А «вчера» — это было шестое июня, — рассудительно закончил он.
— А откуда об этом стало известно самому Стручкову? — задал следующий вопрос Осипов.
— Скорее всего, от кого-то из комендантов внутренней тюрьмы, — ответил Котлячков. — Он же был с ними в постоянном контакте.
— Вы хотите сказать, что он с ними постоянно пьянствовал? — видимо, вспомнив его прежние показания относительно Стручкова, уточнил Осипов.
— Да, — с готовностью подтвердил Котлячков.
Осипов дал мне знак, что официальная часть допроса окончена и я могу заканчивать оформление протокола.
Пока я писал на последней странице наши должности и звания, Осипов обратился к Котлячкову:
— Хочу задать вам еще один вопрос, как говорится, без протокола… Скажите, Котлячков, почему вы мне раньше никогда не рассказывали эту историю?
— Потому что вы никогда меня об этом не спрашивали, — с невинным видом ответил Котлячков, и я подумал, сколько еще всего знает этот тщедушный человек и как нелегко это из него вытянуть.
Словно желая подтвердить мою правоту, Котлячков впервые за время допроса позволил себе улыбнуться и добавил:
— Зачем же я сам буду напрашиваться на эти разговоры?
Осипов посмотрел на него долгим, критическим взглядом, потом взял у меня протокол допроса и протянул его свидетелю.
— Ну ладно, прочитайте и распишитесь!
Когда Котлячков подписал протокол, сначала самым внимательным образом его прочитав и настояв на внесении кое-каких исправлений, Осипов протянул ему пропуск и, сказал:
— Можете идти, Котлячков. Если понадобитесь, мы вас еще побеспокоим.
— Всегда к вашим услугам, гражданин следователь, — с покорной учтивостью произнес Котлячков, как будто каждая такая встреча доставляла ему необыкновенное удовольствие, взял пропуск и засеменил к двери.
У двери он еще раз учтиво раскланялся и, наверное, совсем как когда-то из приемной начальника управления, бочком выскользнул в коридор…
11
Когда за Котлячковым закрылась дверь, Осипов еще раз пробежал глазами протокол его допроса, одобрительно кивнул и сказал:
— Итак, можно считать, что с делом Бондаренко удалось разобраться. Теперь надо выяснить, что произошло с твоим отцом.
Осипов положил протокол в папку и добавил:
— Сегодня же надо подготовить запрос в Москву!
У меня все не выходила из головы одна произнесенная Котлячковым фраза.
— Александр Капитонович, — обратился я к Осипову, — а о какой лестнице говорил Котлячков?
— А ты разве еще не знаешь? — удивленно спросил Осипов и тут же спохватился. — Впрочем, откуда тебе знать?
Он посмотрел на меня, словно раздумывал, говорить мне об этом или нет, потом спросил:
— Ты рощу вокруг нашей управленческой дачи хорошо знаешь?
— А как же? — воскликнул я. — Да я, когда был пацаном, всю ее облазил!
— Тогда ты должен знать это место. Помнишь, на другом берегу реки есть такая лестница, с вазами?..
Конечно, я отлично знал эту обшарпанную бетонную лестницу.
Она находилась примерно в километре вниз по течению реки, которая в этом месте делала крутой поворот, так что с территории дачи ее не было видно. Ширина лестницы была около десяти метров, по краям еще сохранились остатки полуразрушенных перил и цветочных ваз в стиле парковой архитектуры тридцатых годов.