— Проходите, товарищ Вдовин.
Я вошел в кабинет и по сосредоточенным лицам членов бюро понял, что меня ждет трудное испытание: они явно не остыли еще от только что закончившегося персонального дела и по инерции вполне могли перенести на меня весь свой нерастраченный задор.
— Садитесь, Михаил, — по давней традиции называть всех комсомольцев только по именам обратился ко мне Щеглов.
Я сел на стул, стоявший у противоположного края длинного стола, за которым сидели члены бюро. Щеглов достал из лежавшей перед ним красной папки мою справку-объективку и прочитал:
— Вдовин Михаил Иванович, выпускник нашего университета, оперуполномоченный областного управления КГБ, лейтенант. Просит дать ему рекомендацию, для вступления кандидатом в члены КПСС.
Я ничего у горкома не просил, но возражать Щеглову не стал, решив полностью отдаться накатанной годами процедуре.
— Какие у членов бюро будут вопросы? — закончил Щеглов.
Члены бюро встрепенулись и посмотрели на меня с явным интересом, словно впервые увидели живого сотрудника КГБ, а сидевший слева от меня парень в пестром свитере сделал знак, что мне следует встать.
«Зачем нужно было садиться, если все равно полагается стоять?» — успел подумать я, и в этот момент прозвучал первый вопрос:
— Какое участие вы принимаете в жизни комсомольской организации вашего управления?
— Видите ли, — ответил я всем сразу, — среди офицеров нашего управления всего два комсомольца, поэтому у нас нет своей комсомольской организации.
Члены бюро недоуменно переглянулись, а один из них спросил:
— А где же вы состоите на учете и платите взносы?
— Мы состоим на учете в управлении внутренних дел. Но в силу специфики нашей работы на комсомольские собрания не ходим и никакого участия в жизни их комсомольской организации не принимаем.
Я заметил, как члены бюро насторожились. Видимо, впервые в их богатой практике комсомолец, собирающийся вступить в партию, вместо того чтобы красочно расписывать свой вклад в славные дела ВЛКСМ, сделал такое откровенное и неожиданное признание.
— Что это за специфика такая, что она мешает присутствовать на комсомольских собраниях? — не без ехидства поинтересовался тот самый член бюро, который за минуту до этого поднял меня со стула.
Я только сообразил, как ему ответить, чтобы он понял и при этом не очень обиделся, как Щеглов решил прийти мне на помощь и направить обсуждение в привычное русло.
— Расскажите о правах и обязанностях члена КПСС.
Его вопрос меня разозлил. «Ну, паразит, — подумал я. — Ты не мог заранее предупредить, что меня собираются слушать на бюро да еще экзаменовать по Уставу партии?!»
Отвечать на этот и другие подобные вопросы мне совершенно не хотелось. И не только потому, что, идя в горком, я не догадался еще раз повторить основные положения Устава КПСС. В конце концов, в отличие от своих экзаменаторов, я уже входил в своеобразную элиту, в «боевой отряд партии», как все годы советской власти именовались органы госбезопасности, и мне, офицеру-чекисту, не к лицу было уподобляться школяру, бездумно отвечающему вызубренный урок! Если им так хочется, пусть экзаменуют тех, кто за дверью ждет своей очереди, но не меня!
— Я прошу прощения, — предельно вежливо парировал я, — но мне кажется, что подобные вопросы уместнее задавать на партийном собрании во время приема в партию.
Члены бюро удивленно переглянулись, словно спрашивая друг друга: «Что это за нахал — учит нас, какие вопросы можно задавать, а какие нет! Не пора ли поставить его на место?»
— Но сначала нужно получить рекомендацию, товарищ Вдовин, — назидательно заметил рано начавший лысеть блондин, сидевший на дальнем от меня конце стола. — Вы со мной согласны?
— Согласен, — смиренно ответил я. — Но неужели при этом нельзя обойтись без формализма?
Щеглов сверлил меня взглядом, давая понять, что не в моих интересах вступать в полемику с членами бюро.
— А о чем бы вы хотели, чтобы мы вас спросили?
Лица молодой женщины, задавшей этот вопрос, я не видел, ее заслонял от меня лысеющий блондин, но голос показался мне ужасно знакомым.
— Ну хотя бы о том, кто я, как работаю, чем живу. Ведь, насколько я понимаю, вам нужно выяснить — достоин ли я вашей рекомендации или нет. А знание устава — дело второстепенное.
Щеглов сделал страшные глаза и сокрушенно покачал головой.