— Это верно! — подтвердил генерал. — Помню, уж если он чего надумал, остановить его было невозможно!
— Да если честно, я не очень-то и сопротивлялась! — словно оправдывая действия отца, сказала мать. — Влюбилась-то я в него, можно сказать, с первого взгляда.
Я с большим интересом слушал их разговор, стараясь вникнуть во все его детали, многие из которых были понятны только им.
Конечно, со слов матери я знал, как она познакомилась с моим отцом и как стала его женой. Но, рассказывая мне об этом, она, как я догадывался, обходила некоторые подробности, носившие сугубо личный характер и поэтому касавшиеся только ее. И вот теперь у меня появилась возможность узнать несколько больше того, что я знал с детских лет.
Эта история, которую я помнил наизусть, всегда казалась мне какой-то необыкновенной, романтической сказкой, хотя на самом деле в ней, наверное, не было ничего необыкновенного и романтического.
И действительно, сколько раз в этой жизни пациенты влюблялись в своих исцелителей, а врачи в своих пациентов! Это происходило в различной обстановке, различные произносились при этом слова, но сама ситуация стара, как этот мир.
Ее продолжение тоже, наверное, не отличалось оригинальностью, хотя в ней и были некоторые специфические особенности: после выписки из госпиталя после ранения или тяжелой болезни сотрудникам госбезопасности всегда предоставляются путевки в санаторий, и мои будущие родители вместе поехали отдыхать в Сочи.
С этого и началась их недолгая совместная жизнь!..
— Такой уж он был человек, — сказал генерал и посмотрел на меня, словно отыскивая во мне те качества, которыми был наделен отец, что в него не только влюблялись, но и верили ему с первого взгляда!
Он посмотрел на сразу погрустневшую мать, потом на меня, тяжело вздохнул и задумчиво произнес:
— Да, вот ведь как жизнь распорядилась… И встретиться бы нам давно следовало, в другой обстановке и по другому поводу, да ничего не поделаешь!
Я почувствовал, что сейчас он перейдет к деловой части беседы, и постарался заранее взять себя в руки, чтобы ни слоном, ни жестом не выдать того возбуждения, которое возникло в тот момент, когда мне стало известно о вызове в Москву, и которое я сейчас с большим трудом пытался унять. Мне почему-то казалось, что любое проявление вполне естественных в этой ситуации чувств не к лицу офицеру-чекисту, обязанному в любых обстоятельствах сохранять выдержку и самообладание. Как часто в молодости хочется выглядеть сильнее и тверже духом, чем ты есть на самом деле! Впрочем, в зрелом возрасте тоже!
— Я полагаю, вы догадываетесь, по какому поводу мы вызвали вас в Москву? — спросил генерал.
Мать молчала, и я ответил за нас обоих:
— Догадываемся, товарищ генерал!
Как ни старался я держать себя в руках, голос мой предательски дрогнул.
Генерал уловил мое состояние и махнул рукой:
— Оставь это, сынок! Я для тебя сейчас не генерал, а друг твоего отца! Вот так!
Он хлопнул ладонью по столу, затем тяжело встал, подошел к сейфу, достал оттуда папку с документами и вернулся к столу.
Мы с матерью, словно завороженные, следили за каждым его движением.
Генерал положил папку перед собой, провел по ней рукой, словно снимая с нее дьявольское заклятие, и сказал:
— Первые сомнения в правдивости версии о гибели Ивана… — он посмотрел на меня и поправился, — Ивана Михайловича Вдовина появились еще в пятьдесят шестом году, когда в процессе пересмотра дел начали поднимать все архивы НКВД за тридцать седьмой год. Но тогда не удалось детально во всем разобраться, многое так и осталось неясным. Например, как Иван Михайлович оказался в Москве, почему его арестовали…
— Арестовали? — переспросила мать сдавленным голосом.
— Да, арестовали, — подтвердил генерал. — Ваша информация по делу Бондаренко, — он снова посмотрел в мою сторону, — позволила восполнить этот пробел, сопоставить некоторые факты и найти ответы на все вопросы…
Он достал из папки довольно объемистый документ, полистал его, потом положил перед собой и сказал:
— В соответствии с принятым порядком мне следует ознакомить вас с заключением по делу. Только вы уж извините — читать вам этот документ я не буду!
Он вновь, на этот раз очень внимательно, окинул нас взглядом, словно оценивая, сможем ли мы с матерью пройти через такое испытание, и закончил:
— Люди вы свои, закаленные, так что читайте сами!
С этими словами он протянул нам документ с грифом «совершенно секретно», а сам встал из-за стола и отошел к окну, за которым жила своей суетной предновогодней жизнью площадь Дзержинского.