От души советую вам: если у вас в саду есть неровность или уступ, устройте горку. Прежде всего, очень красиво, когда такая горка покроется подушками камнеломки, торички, торицы, резухи и других великолепных горных цветов. Во-вторых, самое сооружение горки — превосходное, увлекательное занятие. Человек, устраивая горку, чувствует себя циклопом, громоздящим, так сказать, со стихийной силой глыбу на глыбу, создающим вершины и долины, переносящим с места на место горы и утверждающим утесы. Когда же он, с ломотой в пояснице, завершит свое гигантское предприятие, то обнаружит, что дело рук его не совсем похоже на ту романтическую горную страну, которая возникла в его воображении, а скорей напоминает кучку щебня и камней. Но не огорчайтесь: через год весь этот камень превратится в великолепнейшую клумбу, сверкающую мелкими цветочками и покрытую чудеснейшими подушками цветов. И велика будет радость ваша. Говорю вам, устраивайте горку.
Да, отрицать не приходится: наступила осень. Об этом говорят астры и хризантемы: эти осенние цветы цветут сейчас с исключительной силой и пышностью. Без особенных претензий, цветы как цветы, но зато сколько их! Уверяю вас, этот поздний расцвет — более пылок и могуч, чем суетливые, легкомысленные проказы молодой весны. В нем — разум и солидность зрелого человека: уж если цвести, так основательно; иметь вдоволь меду, чтобы прилетели пчелки. Что значит какой-то опавший лист перед этим богатым осенним расцветом? Разве вы не видите, что нет никакой усталости?
Почва
Моя покойная матушка в молодости, раскладывая карты для гаданья, шептала: “Так… что у меня на сердце? А что в ногах?” Тогда я никак не мог постичь ее интереса к тому, что у нее под ногами. И только через много-много лет сам заинтересовался этим, обнаружив, что под ногами у меня земля.
Человек, в сущности, совершенно не думает о том, что у него под ногами. Всегда мчится, как бешеный, и — самое большее — взглянет, как прекрасны облака у него над головой, или горизонт вдали, или чудесные синие горы. И ни разу не поглядит себе под ноги, не похвалит: какая прекрасная почва! Надо иметь садик величиной с ладонь, надо иметь хоть одну клумбочку, чтобы познать, что у тебя под ногами. Тогда, голубчик, ты понял бы, что облака не так разнообразны, прекрасны и грозны, как земля, по которой ты ходишь. Тогда научился бы различать почву кислую, вязкую, глинистую, холодную, каменистую, засоренную. Тогда узнал бы, что персть бывает воздушная, как пирог, теплая, легкая, вкусная, как хлеб, и назвал бы ее прекрасной, как называешь женщин или облака. Тогда испытал бы особенное чувственное наслажденье, видя, как твоя трость уходит на целый локоть в рыхлую, рассыпчатую почву, или сжимая в горсти комок, чтоб ощутить ее воздушное и влажное тепло.
А если ты не поймешь этой своеобразной красоты, — пускай судьба в наказание подарит тебе несколько квадратных сажен глины, твердой как олово, глины, лежащей толстым слоем, глины материковой, от которой несет холодом, которая прогибается под заступом, будто жевательная резинка, спекается на солнце и закисает в тени; глины злой, неуступчивой, мазкой, печной глины, скользкой, как змея, и сухой, как кирпич, плотной, как жесть, и тяжелой, как свинец. Вот и рви ее киркой, режь заступом, бей молотком, переворачивай, обрабатывай, изрыгая проклятия и жалуясь на судьбу. Тогда поймешь, что такое вражда и коварство бесплодной, мертвой материи, нипочем не желающей стать почвой для всходов жизни. Уяснишь, в какой страшной борьбе, пядь за пядью, отвоевывала себе место под солнцем жизнь, в любой ее форме — от растительности до человека.
И еще ты узнаешь, что земле надо давать больше, чем берешь у нее; нужно обработать ее щелочью, насытить известью, согреть теплым навозом, пересыпать легкой золой, напоить воздухом и солнцем. Тогда начнет распадаться и дробиться спекшаяся глина, словно тихонько дыша; начнет с удивительной готовностью мягко поддаваться она заступу; станет на ощупь теплой, благодарной. Она укрощена. Уверяю вас, укротить несколько квадратных сажен земли — огромная победа. Вот она лежит, трудолюбивая, рассыпчатая, влажная; хочется всю ее раскрошить, размять пальцами, чтобы удостовериться в своей победе. И уж не думаешь о том, что на ней сеять. Разве само по себе не прекрасное зрелище — эта темная, воздушная земля? Не прекрасней ли она, чем какая-то клумба с анютиными глазками или грядка с морковью? Ты почти ревнуешь к растительности, завладевающей благородным плодом человеческих усилий, который носит название персти.
Теперь ты уже не будешь ходить по земле, не зная, что у тебя под ногами. Будешь ощупывать рукой и тростью каждую кучку праха, каждый участок поля, как другие рассматривают звезды, людей, фиалки. Будешь таять от восторга над черной перстью, влюбленно сжимать нежное лесное листье, взвешивать в руке плотную дернину и легкий торф. Будешь восклицать, мой милый: “Ах, вот этого бы мне хоть вагон! И еще, черт возьми, возик такого бы листья тоже неплохо; а сверху присыпать бы таким вот перегноем да прихватить этих коровьих лепешек; и чуточку вот этого речного песку; и несколько тачек гнилья от этого трухлявого пня; и потом немного ила из ручья; да и эта дорожная грязь тоже не повредила бы. И еще какого-нибудь фосфату, и роговых спилков. А как подошла бы мне эта прекрасная пахотная земля, господи!” Бывают почвы жирные, как свиное сало, легкие, как пух, рассыпчатые, как торт, светлые и темные, сухие и сочные; это все — многообразные и благородные разновидности красоты. Напротив, гнусно и противни все липкое, комковатое, мокрое, вязкое, холодное, бесплодное, данное человеку для того, чтобы он проклинал мертвую материю; все это так же противно, как холод, черствость и злоба человеческих душ.
ОКТЯБРЬ САДОВОДА
Говорят — октябрь; говорят — в это время природа укладывается спать. Но садовод лучше знает; садовод скажет вам, что октябрь — очень хороший месяц, не хуже апреля. К вашему сведению, октябрь — первый весенний месяц, месяц подземного зарождения и прорастания, скрытого набухания почек; попробуйте, запустите пятерню в землю: вы найдете проклюнувшиеся ростки толщиной в палец, и хрупкие побеги, и жаждущие корни — да, да, уже весна. Выходи, садовод, начинай посадки (только будь осторожен, не повреди заступом проросшую луковицу нарцисса).
Итак, из всех месяцев именно октябрь — месяц посадок и пересадок. Ранней весной стоит садовод над своей клумбой, где там и сям уже начинают высовываться острия почек, и размышляет: “Тут у меня немного голо и пусто: надо будет чего-нибудь посадить”. Примерно через месяц опять стоит он над этой самой клумбой, где успели уже взойти двухметровые хвосты дельфиниума, джунгли поповника, дебри колокольчиков и черт его знает чего еще, и размышляет: “Тут у меня немножко чересчур разрослось. Гущина какая! Придется малость того… сделать прореживание и рассадить”.
В октябре он стоит над той же клумбой, из которой там и сям торчит желтый лист или голый стебель, поразмышляет: “Тут у меня немножко голо и пусто. Подсажу-ка я чего-нибудь: ну, скажем, шесть флоксов или какую-нибудь астру покрупней”. Сказано — сделано. Жизнь садовода полна перемен и активной деятельности.
Ворча, но втайне довольный, обнаруживает в октябре садовод в своем саду голые места.
“Черт возьми, — говорит он себе, — тут у меня, скорей всего, что-то завяло. Постой, надо это пустое место засадить. Например, золотенем или лучше цимицифугой. Правда, ее у меня еще нет. Но лучше всего — астильбу. А на осень хорошо бы сюда pyrethrum uliginosum. Да и камзичник на весну был бы неплох. Стоп, я посажу сюда монарду — Senset, либо “Кембридж Скарлет”. Да и hemerocallis тоже подошел бы”. После чего он в глубокой задумчивости идет в дом, вспоминая по дороге, что и морина — славная былинка, не говоря о кореопсисе; да и буквицей не следует пренебрегать. Потом он поспешно выписывает в каком-нибудь цветоводстве золотень, цимицифугу, астильбу, pyrethrum uliginosum, камзичник, монарду, hemerocallis, морину, кореопсис, буквицу и сверх того еще анхузу и шалфей. Потом несколько дней неистовствует, что посылка не приходит и не приходит. Потом рассыльный приносит ему огромную корзину, и он мчится с заступом на голое место. Не успел копнуть, как выворотил целый клубок корней с гроздью толстых ростков.