— Вот это был настоящий майский дождь, — восторгаемся мы. — Теперь зелень славно распустится.
— Еще чуть-чуть попрыскало бы — и довольно…
Солнце совсем овладело землей; от мокрой почвы подымаются знойные пары; тяжело дышать; душно, как в парнике. В одном углу небосклона снова темнеет, зной сильней, несколько тяжелых капель падает на землю, и откуда-то с другой стороны повеял ветер, напоенный дождевым холодком. В проволглом воздухе размаривает, как в горячей ванне. Вдыхаешь капли воды, шлепаешь по лужам, смотришь, как па небе собираются белые и серые клубы паров. Словно весь мир хочет тепло и мягко растаять в майском дожде.
— Надо бы еще дождичка, — говорим мы.
ИЮНЬ САДОВОДА
Июнь — главная пора сенокоса. Но, поскольку речь идет о нас, городских садоводах, пожалуйста, не воображайте, что мы в одно росистое утро, наклепав косу и расстегнувши на груди рубаху, пошли косить могучими свистящими взмахами искристую траву, распевая при этом народные песни. У нас это выглядит не совсем так. Прежде всего мы, садоводы, желаем иметь английский газон, зеленый, как бильярд, и густой, будто плотный ковер, газон безупречный, ничем не запятнанный, дерн мягкий, как бархат, лужок ровный, как стол. И вот еще весной мы замечаем, что этот английский газон состоит весь из каких-то лысин, одуванчиков, головок клевера, глины, мха да нескольких сухих, пожелтелых кустиков травы. Сначала надо это выполоть; мы садимся на корточки и выдергиваем весь негодный сорняк, оставляя за спиной землю, пустую, вытоптанную и до того голую, словно на ней плясали каменщики или целое стадо зебр. Потом заливаем все это водой и предоставляем ему трескаться на солнце; а затем решаем, что надо бы все-таки выкосить.
Неопытный садовод, приняв такое решение, отправляется на ближайшую окраину, и на общипанной, голой меже находит гам старуху с тощей козой, объедающей куст боярышника или сетку вокруг теннисной площадки.
— Бабушка, — приветливо говорит садовод, — не надо ли вам отличной травки для вашей козочки? У меня можно накосить сколько угодно.
— А сколько заплатите? — спрашивает старушка после некоторого раздумья.
— Двадцать крон, — отвечает садовод и возвращается домой — ждать старушку с козой и серпом. Но старушка не приходит.
Тогда садовод покупает серп, брусок и объявляет, что больше не станет никого просить, а сожнет всю траву сам. Но то ли серп слишком тупой, то ли трава в городе слишком жесткая, то ли еще что — только серп ее не берет. Приходится взять каждую травинку за кончик и, потянув изо всех сил, полоснуть внизу серпом, причем по большей части вырываешь ее с корешком. С помощью обыкновенных ножниц дело идет гораздо быстрей. Когда садовод, наконец, по мере сил выстриг, обкарнал и выщипал место, предназначенное для газона, у него набралась небольшая копенка сена. И вот он опять идет искать старушку с козой.
— Бабушка, — говорит он медовым голосом, — не возьмете ли вы у меня корзину сена для вашей козочки? Сено хорошее, чистое…
— А сколько вы мне заплатите? — спрашивает старушка после долгого размышления,
— Десять крон, — объявляет садовод и бежит домой — ждать, когда старушка придет за сеном. Просто жалко ведь выбрасывать такое прекрасное сено!
В конце концов сено соглашается вывезти мусорщик, но требует за это крону.
— Понимаете, хозяин: не имеем мы права такие вещи на телегу брать…
Более опытный садовод сразу покупает себе косилку. Это такая штука на колесиках, тарахтит, как пулемет, и когда водишь ею по траве, стебелечки так и летят. Доложу вам: ну, просто одно удовольствие. Стоит такой машинке появиться в доме, как все члены семьи — от деда до внука — начинают спорить, кому косить. Ведь как славно! Знай себе стрекочет да режет буйную траву…
— Погодите, — говорит садовод, — я вам покажу, как это делается.
И давай возить ею по газону с торжественным видом механика и пахаря — одновременно.
— Дай теперь мне, — пристает другой член семьи.
— Еще разок пройдусь, — отстаивает свои права садовод и двигается дальше, стрекочет и косит так, что трава летит во все стороны.
Это — первый, торжественный сенокос!
— Послушай, — говорит через некоторое время садовод другому члену семьи. — Ты не хочешь взять машинку и немножко покосить? Очень приятная работа.
— Я знаю, — отвечает тот без энтузиазма. — Да мне сегодня некогда.
Как известно, пора сенокоса — период гроз. Вот уже несколько дней, как многие признаки на небе и на земле говорят о надвигающейся грозе! Жара нестерпимая, какая-то яростная, земля трескается, собаки пахнут псиной; хозяин озабоченно поглядывает на небо и думает: “Пора бы дождю!” После этого появляются так называемые зловещие тучи, и бешеный вихрь, поднявшись, гонит перед собой пыль, шляпы, сорванные листья. Тут садовод с развевающимися волосами кидается в сад — не для того, чтобы, подобно романтическому поэту, вступить в единоборство со стихиями, а для того, чтобы привязать все, что треплет ветер, убрать инструменты, стулья и вообще принять меры предосторожности против стихийного бедствия. Пока он безуспешно пытается подвязать стебли дельфиниума, падают первые крупные жаркие капли, на минуту спирает дыхание и — трах! Вслед за ударом грома хлынул проливень. Садовод бежит к дому и, остановившись на крыльце, с огорчением наблюдает, как мечется сад под ударами вихря и дождя. И в самую страшную минуту кидается, как герой, спасающий тонущего ребенка, — подвязать надломленную лилию. Господи, сколько воды! А тут еще зашуршали градины: прыгают по земле, уносятся мутными водяными потоками. И в сердце садовода тревога о клумбах вступает в борьбу с тем тайным восторгом, который вызывают в нас великие стихийные явления. Но вот гром становится глуше, бурный ливень сменяется холодным дождем, который тоже постепенно редеет. Садовод выбегает в прохладный сад, с отчаянием смотрит на занесенный песком газон, на поломанные ирисы и смятые куртины и, услышав первый свист дрозда, кричит через забор соседу:
— Хелло! Как жалко, что дождь перестал. Деревьям этого мало.
На другой день газеты сообщают о катастрофической грозе, нанесшей страшный вред посевам, но ничего не пишут об ущербе, причиненном, в частности, лилиям, или о том, что Papaver orientale особенно пострадал. Нас, садоводов, всегда затирают. Если б от этого был какой-нибудь прок, садовод ежедневно молился бы, став на колени:
“Господи боже, сделай так, чтобы каждую ночь — примерно с полуночи до трех часов утра — шел дождь, но только, знаешь, тихий, теплый, чтобы влага хорошо впитывалась. Но да не падает он на смолку, торицы, девятильник, лаванду и прочие, которые тебе в твоей бесконечной премудрости известны, как растения сухолюбивые… если нужно, могу составить списочек. И да светит солнце целый день, но не на все, например, не на таволгу или, скажем, на горечавку, богулку и рододендрон, — и не слишком сильно. И да будет вдоволь росы и мало ветру, много дождевых червей, а тлей и улиток да не будет совсем, так же, как росы мучнистой. И да прольется раз в неделю с небес разбавленная навозная жижа и просыпется помет голубиный. Аминь”.
Ибо знайте: именно так было в райском саду. Иначе там ничего бы не выросло, что вы!
Но раз я уж заговорил о тлях, прибавлю, что именно в июне их и надо истреблять. Для этого существуют разные порошки, препараты, настойки, экстракты, отвары и окуривания, мышьяк, табак, деготь и другие яды, которые садовод испытывает поочередно, как только заметит, что на его розочках не на шутку расплодились жирные зеленые тли. Если вы будете применять эти средства с надлежащей осторожностью и в соответствующих количествах, то увидите, что ваши розы от этой травли не пострадают, разве что вы нечаянно сожжете листок или бутон. Что же касается тлей, то они во время этой операции прямо благоденствуют, густо покрывая, словно бисером, все веточки роз. Тогда можно с громкими криками отвращения давить их на ветках одну за другой. Вот каким способом истребляют тлей. Но от садовода долго еще после этого разит табачным настоем и дегтем.