— Вы что, никак собрались уложить груз в центнер весом в коробку из-под ботинок?
— И уложим, — кивнул Штробл.
Он стянул с себя толстый свитер, бросил на постель — ему жарко.
— Погоди, еще не то увидишь, — сказал он и достал из внутреннего кармана ватника, висевшего на стуле, пачку бумаг.
Письма в управление, в «основу». Напечатанные на машинке требования прислать дополнительно квалифицированных рабочих, жалобы на недопоставку срочно необходимого оборудования. Предложение о проведении совещания с советскими товарищами, с четко сформулированными темами сообщений, которые вызваны новыми сроками сдачи отдельных объектов.
— Кречман, конечно, бросила меня на произвол судьбы, ушла с работы пораньше, — сказал Штробл. — Но мне удалось умаслить секретаршу начальника строительства. Тебе осталось только подписать.
Шютц углубился в чтение документов. Наконец поднял глаза на Штробла:
— Вот это мощь! — воскликнул он. — Вот это сила!
Потом взял протянутую Штроблом ручку и поставил свою ровную, без завитушек, подпись рядом с подписью Штробла. А неплохо оно, между прочим, выглядит, две подписи рядом: Штробл, начальник участка строительства, Шютц, секретарь парторганизации.
Позднее он позвонил Фанни.
— Послушай, — начал он. — Ты очень огорчилась?
— Да, очень, — ответила она.
А он, несмотря на ее ответ, облегченно вздохнул: теперь уже совершенно не важно, что она еще скажет, он по ее голосу понял, что с ней происходит. Она огорчена, она тоскует по нему, но нет в ее ответе ни упрека, ни непонимания.
— Тогда хорошо, — сказал он невпопад и сразу объяснил то, о чем умолчал в прошлый раз: — Знаешь, меня избрали секретарем парторганизации.
Подробности ни к чему. Теперь важно, что она ответит. Она помолчала, потом тихо, но очень отчетливо проговорила:
— Я примерно что-то в этом роде и предполагала.
И больше ничего.
— Мы справимся, — сказал Шютц и добавил еще: — Можешь не сомневаться.
«Не сомневаться? В чем? И кто справится — мы оба? Но иногда, случается, кто-то не справляется. Так было во все времена, так оно и сегодня. Вот Штробл и Эрика, например, — подумал он, и ему сделалось не по себе от этой мысли, — они не справились». Но что ему о них известно? О себе же и о Фанни он знает все. Фанни… В трубке слышен только чей-то далекий, абсолютно чужой голос — их разъединили.
Но она сказала ему «да», она не могла не сказать «да».
19
— Отнеси кофе советским товарищам, — бросил начальник пищеблока одной из девушек, проходя мимо в распахнутом белом халате.
Это был внушительного вида мужчина, постоянно отдающий какие-то распоряжения. Только что его видели на складе, минуту спустя он подписывал раскладки меню на сегодняшний день, а еще через минуту проходил упругим шагом мимо выстроившихся в стройные ряды котлов и жаровен. Начальнику пищеблока подчинялись повара, помощники поваров и мясники, салатчицы и вспомогательный персонал. Через пищеблок проходило ежедневно несколько тысяч порций еды. Словно на конвейере, на «улицах» пищеблока тушили мясо на ребрышках, жарили отбивные, варили свиные ножки и рыбу на пару. Все вокруг шипело, бурлило и клокотало — от одного приема пищи до другого, с утра и до позднего вечера, потому что и работавшие в ночную смену хотели получить горячие сардельки и бифштексы, жаркое и супы, они хотели пить чай или кофе — словом, подкрепиться, вдыхая щекочущие ноздри запахи, исходящие от кухни.
Все это контролируется начальником пищеблока, человеком с темными, слегка вьющимися волосами; ничто не ускользнет от его всевидящего ока. Ему недосуг объяснять каждой подавальщице, что и как именно она должна сделать, от сих и до сих. Даже и в том случае, если речь шла о кофе для советских товарищей. Подавальщица может узнать что к чему у широкобедрой женщины, которая как раз опускает большую металлическую сетку с сырыми яйцами в котел с кипящей водой, — та обязательно знает, куда нести кофе для советских товарищей.
Девушка-подавальщица не стала спрашивать широкобедрую женщину, а спросила худенькую брюнетку, ту самую, с которой со вчерашнего дня занимала вдвоем комнату в общежитии. Пальцы у нее, как сразу заметила девушка, мягкие, нежные, не приспособленные к шинковке лука, к этому «чок-чок-чок» большим ножом, и плотные, сочные куски лука разлетались у нее во все стороны, а не ложились слева и справа от лезвия ножа аккуратными бело-зелеными кубиками. Но она не вздрагивала испуганно и не смеялась над собственной неловкостью, а делала, что поручено, причем не так, будто ее заставляют работать на этом месте, нет — она по собственному желанию, по своей доброй воле делает в настоящий момент это, а не что-то другое.