— Мне бы еще твои красные сапоги — это был бы предел!
Аннхен с тоской поглядела на свои распрекрасные сапожки. Нет, к ее платью они в самый-самый раз. Она ведь, можно сказать, почти что в оригинальном русском наряде! Аннхен немного приподняла одну ногу, словно желая спрятать сапог под юбкой, но Норма не собиралась отступать от задуманного. И вообще: неужели не приятнее носить сандалии, если они на полтора размера больше, чем сапоги, которые тоже больше на полтора размера?
«Сегодня нам наливают со скидкой…» — гремела музыка за дверью.
Потом музыканты сделали короткую паузу. Кто-то произнес со сцены шутливую речь, встреченную общим смехом. Когда Норма и Аннхен вновь оказались в зале, оркестр играл вальс.
Шютц стоял на прежнем месте, неподалеку от танцплощадки. Кто-то напялил на его голову феску, на плечах лежали кружочки конфетти. Норма исчезла. Улли тоже куда-то запропастился, танцует, наверное. Когда Штробл не проявил почти никакого интереса к рассказу о Вернфриде, черный ангел сказал:
— Ну, не хотите, как хотите, — и тоже оставил их: надо же найти партнершу на вечер!
— Если мы простоим здесь еще несколько минут, нас начнут принимать за детали декораций, — сказал Шютц, глядя на Штробла со стороны.
Тот стоял мрачный, не произнося ни слова. «Незачем нам было приезжать сюда, — подумал Шютц, — у нас и без того голова кругом идет». Некий докладчик с рожками, как у черного козла, залез в «чан с кипящей смолой», чтобы пропеть оттуда самодельные частушки. «Хелау, хелау, хелау», — подпевали собравшиеся музыкантам, отвечая взрывами хохота на каждое удачное «попадание». «Хелау, хелау, хелау», — это Бергу вручили орден «Большой жаровни» за то, что он умеет хорошенько «вжарить» тому, кто не выдерживает сроков. «Хелау, хелау, хелау!..» Еще строфа, и еще одна: «А сварщики, известно, конечно, вам всем, толпятся у кухни — зачем бы, зачем бы, зачем? Да потому что привыкли пялить зенки, у кого из девчонок какие коленки!» Визг, хохот, аплодисменты: «Хелау, хелау, хелау!..» Что, еще частушку о них? Вот вам, пожалуйста: «Не верь, что их трубопровод хорош — поищешь, зазубрину с ходу найдешь!»
«Хелау, хелау, хелау», — загремел оркестр. Музыканты награждали звуком фанфар каждую удачную остроту. А это, без сомнения, одна из лучших! Но кто-то сделал музыкантам знак, и они снова заиграли вальс. «Дунай, ты такой голубой, голубой…» Черные козлиные рога, торчавшие из «чана с кипящей смолой», пропали. В последний момент рядом с ними была замечена голова в поварском колпаке.
Шютц крепко держал Штробла за руку. Тот рвался к чану.
— Это неслыханное свинство! — возмущался Штробл.
— Брось, — успокаивает его Шютц. А что еще сказать?
Под музыку «Прекрасного голубого Дуная» скользят мимо них пары. То тут, то там появлялась высокая фигура черного ангела — он был едва ли не выше всех. Не исключалось, что он разыскивал пересмешника с черными козлиными рогами, вот почему Шютц, остановив черного ангела, сказал и ему:
— Брось!
«Хватит и того, — думал он, — что сегодня один уже потерял голову».
Иногда они ловили на себе взгляды. Насмешливые и понимающие, с упреком и с сочувствием, безучастные и злорадные.
Святой Петр, возопивший при их появлении у входа, пришел с подмогой, чтобы по-настоящему выдворить их из зала.
— Отстань от нас раз и навсегда, — предупредил его Шютц.
Ничего этого Штробл не замечал. Он не сводил глаз с танцующих, где образовался круг, посреди которого Вера танцевала с Виктором; вот ее хлопками пригласил танцевать господь бог, за ним — повар, из объятий учителя она перешла к красному офицеру, а теперь направилась к краю танцплощадки, прямиком к Штроблу, которого святой Петр по-прежнему тянул за собой. Бросив насмешливый взгляд на святого Петра, мягко положила ладонь на руку Штробла. «Дунай, ты такой голубой, голубой…»
Шютц остался в одиночестве. Оглянулся, ища глазами стойку бара. Подумал: «Вот возьму и напьюсь. Штробл занят, друзья — тоже. Главное, чтобы мне не попался больше на глаза этот светловолосый испанец или этот, с черными рожками, тогда я ни за что не отвечаю. Больше ничего плохого со мной не случится». Почувствовал, как кто-то дернул его за рукав пиджака, повернул голову. Из-под огромного платка на него смотрели сияющие круглые глаза.
— Вы меня в этом наряде не узнаете?
— Тебя? — удивился Шютц.
— Ну, помните, я кофе приносила. Тогда, на субботнике!
— Ах, вот ты кто! — Шютц рассмеялся. — Ох, и укутали же они тебя.
— Зато все оригинальное, без подделки! — она на секунду опустила глаза, как бы разглядывая свое платье.