Хотя Штробл ни за что на свете не оставил бы стройку именно в эти дни, он не раз представлял себе, как сядет на первый проходящий поезд и поедет к Эрике, как возьмет ее за плечи, встряхнет, чтобы вытрясти, выбить из нее упрямство, ее непостижимое решение разойтись с ним. Разве нет и ее доли вины в том, что он оказался в такой ситуации? Она оставила его одного, лишила своей поддержки. Хотя отлично знала, как он нуждается в ее участии, чтобы быть раскрепощенным, готовым принять решения смелые и разумные. Что ему до суда, который их развел? Пять незнакомых им людей, несколько листков бумаги в папках с их именами, что им известно о нем и Эрике? Ему нужна его жена, он любит ее. Если он в чем остро нуждается, то это в ее тепле, в руках, которые его поддержат, руках жены. Нужно было поехать следом за ней зимой в отпуск, это было бы разумнее.
Он позвонил Эрике. Услышав ее голос, почувствовал, как нервное оцепенение спало с него.
— Послушай, — сказал он, — не может это быть твоим последним словом. Все изменится, если мы только пожелаем. А я хочу…
Он умолк, прислушался, с некоторым облегчением перевел дух, когда ему почудилось, будто голос ее прозвучал неуверенно, хотя сказала она:
— Все решено.
Но Штробл, приободрившись, возразил:
— Решать нам с тобой. Нам одним. Давай поговорим об этом. Прошу тебя, приезжай.
Два долгих дня он верил, что, несмотря на свой уклончивый ответ, Эрика приедет. Воображал себе, как вместе с ней и мальчиком будет гулять по пустоши вокруг стройки, как объяснит ей, что здесь ежедневно от него требуется, с какой концентрацией сил приходится трудиться, и именно поэтому он всем сердцем привязан к своей работе.
Прогулялся вдоль Боддена, до самого конца поросшего камышом песчаного мыса, и сразу повернул обратно. Вечером сказал Шютцу:
— Твой колючий дрок существует, похоже, только в твоей фантазии…
Через два дня пришло письмо от Эрики. Она писала, что тщательно все обдумала и советует ему поступить так же. Все, что может произойти между ними, явилось бы началом новой жизни. Для этого необходима исходная позиция. У нее она есть, чему она несказанно рада. А у него? Как обстоит дело с ним? Да, она верит ему, верит каждому слову, что ее ему недостает, что он в ней нуждается, что он ждет ее. Но долго ли ему будет недоставать ее? Но долго ли он будет в ней нуждаться? Когда будет ждать ее? Сейчас? Этого мало. И это необратимо. Она никогда больше не позволит поставить ее с мальчиком на периферию его жизненных интересов. Еще она писала, что не знает, правильно ли было вообще писать ему. Но одно она знает точно. Если есть у них шанс снова жить вместе, то только не так: позвонил — и давай приезжай!
Штробл смял письмо, швырнул на кровать. Разве подобные письма пишут друг другу близкие люди! Были дни и ночи, прожитые и пережитые совместно! Вместе ели и вместе пили, ложились в одну постель и вместе вставали, любили друг друга, у них есть ребенок, они бросались друг другу в объятия и расставались много раз; оба они знают, как другой смеется, как он дышит и как стонет. А это письмо, этот холод, что-то в нем фальшиво. А если фальшиво, то незачем принимать его всерьез. Что значит «…только не так: позвонил — и давай приезжай!». А как иначе? Ждать? Чего? Пока он не убедится в своих чувствах к ней? Ведь все, в сущности, сводится к этому… Но он в своих чувствах уверен и на сегодня, и на будущее. Он позвонит ей, позвонит немедленно и скажет: «Я не нуждаюсь во времени для раздумий, мне нужна ты!» Но вовремя опомнился: ведь как раз его нетерпеливость, стремление идти вперед, не глядя ни вправо, ни влево, немыслимо осложнили их совместную жизнь. И приказал себе — терпение! На сей раз — терпение! Она приедет, не может не приехать.
Как только Штробл обрел внутреннюю убежденность, что вмешался в ход событий, к нему вернулась, пусть и не вдруг, уверенность в себе и предприимчивость. Он уже улыбался вместе с остальными, когда Улли Зоммер и Шютц начинали по-дружески высмеивать его за кислую физиономию.
— Когда меня отзовут из этого пошлого отпуска, вы снова увидите перед собой молодца молодцом, — пообещал Штробл.
Шютц едва ли не ежедневно ходил к Бергу. Уговаривал его не увольнять Штробла.
— Это было бы плохо для него… и для стройки тоже. Ошибки Штробла мы обсудим на общем собрании, — сказал Шютц, — но со всеми своими ошибками Штробл — лучший начальник участка изо всех, кого я знал.
— Их было не слишком много, — съязвил Берг.
— Не забывайте о нашем обязательстве подключить блок к сети на две недели раньше срока. Штробл нам необходим, — уговаривал его Шютц.