— О своем обязательстве прежде всего должны помнить вы сами, — отвечал Берг. — Что касается Штробла, то где он будет работать, решает не партийный секретарь, а руководство стройки!
И хотя Берг отклонял все его просьбы и требования, у Шютца была некоторая уверенность, что они понимают друг друга без слов и что в лице Берга он имеет лучшего адвоката за восстановление Штробла.
Так он и объяснил членам партбюро, которые подобно ему настаивали на скорейшем положительном решении вопроса.
Об одном разговоре — это было в день после карнавала — они с Бергом предпочитали не упоминать. Утром Шютц зашел к Вернфриду.
— Нам с тобой надо кое-что уладить. И лучше всего нам сделать это в присутствии Берга. Скажи, какое время тебя устроит, я с ним договорюсь.
Вернфрид внимательно оглядел Шютца с ног до головы и скривил рот в улыбке:
— Хочешь извиниться? Передо мной? — и покачал головой. — В присутствии Берга? Пожалуйста, дело хозяйское. Иди. Мне у Берга делать нечего. Я беспартийный. А что ты за фрукт такой, я понял.
Шютц долго обдумывал, имеет ли смысл идти к Бергу, но в конце концов решился. И разговоров, короче этого, у него до сей поры не было.
— Извини, — перебил его Берг после первых же слов, — у меня совершенно нет времени, чтобы выслушать тебя. Приходи, когда действительно будет что-то важное.
Шютц уже приблизился к двери, когда Берг окликнул его, а потом негромко, но очень внушительно проговорил:
— Если я еще раз узнаю о чем-то подобном…
И словно для того, чтобы Шютц не усомнился в том, что для Берга важно, а что нет, он уже на другой день появился в бригаде ДЕК головного бокса, поговорил недолго с Зиммлером, перебросился парой слов с Эрлихом, попросил Вернфрида объяснить, какие особые преимущества он лично видит в цикличной работе. Ни жены, ни детей у него нет, как он проводит свободные от работы недели? Читает? Копается в моторе своей машины? Девушки? У тех, кто прислушивался к их разговору, сложилось впечатление, что сам Вернфрид остался недоволен своими маловразумительными ответами. А Берг заметил:
— Что-то ничего определенного. Подумай на досуге… о досуге.
Остановился рядом с Шютцем; тот, поднявшись на леса, прикидывал, не начать ли ему еще до перерыва монтаж шлейфа, который завтра должны сваривать Вернфрид с Зиммлером.
— А ну, спустись-ка, — сказал Берг. — Все равно через две минуты перерыв на завтрак.
По дороге в закусочную «Штрук» Шютцу пришлось отвечать на вопросы Берга: как ему работается в коллективе, поддерживают ли его, причем не только члены партии? В чем он видит помехи, где инертность? И чем эти явления объясняет? Поинтересовался, как, по мнению Шютца, завоевывается авторитет.
— Но запомни раз и навсегда: авторитет авторитетом, а давить на других, диктовать свои условия мы здесь не позволим, такова линия партии. Ты, надеюсь, меня понял?
Шютц понял. Потом они долго обсуждали шансы фаворитов на предстоящем первенстве по настольному теннису. Берг любил этот вид спорта, знал всех зарубежных чемпионов по именам, хотя сам играл «прескверно», как он выразился.
— Я как-нибудь вечером загляну к вам, — сказал он. — Нет-нет, никаких объявлений заранее. С кем посидеть и побеседовать всегда найдется, это уж вы мне организуете. А потом сыграем в настольный теннис!
Расследование на «двухсотке» закончено, вскоре сообщил ему Берг. Виновник происшествия, тут Берг бросил на Шютца иронический взгляд, — некий юноша Удо Диттер. Показательно, что партийный секретарь о нем даже понятия не имеет! Берг с готовностью пришел ему на помощь:
— Невысокого роста крепыш, в очках с толстыми стеклами…
— Карл Цейсс! — вырвалось у Шютца.
— Совершенно справедливо: Карл Цейсс, — согласился Берг, свое прозвище он получил из-за большой диоптрии в линзах; такие очки только по спецзаказу на заводе «Цейсс» изготовляют.
Разгадка оказалась простой донельзя. Карл Цейсс с парочкой приятелей-юнцов валяли дурака по дороге к проходной после работы, балансировали на трубах — кто скорее добежит.
— А теперь не спрашивай, как это произошло! Карл Цейсс говорит, что инструмент упал у него из рук, а он, когда поднимал, даже не заметил, что натворил. Потом о случившемся пошли разговоры и пересуды, он испугался до смерти, но к этому моменту вы своими «передовыми» методами успели устранить повреждение. — Берг сдвинул очки на кончик носа. — Итак, я даю тебе двадцать четыре часа, чтобы ты поразмыслил, где вы допустили ошибку. Однако прошу продумать до конца, в чем ее причина, она, наверное, не только в действиях, но и в мышлении, не так ли? А потом выступишь на общем собрании, выложишь, что надумал. И смотри у меня, чтобы Штробл меньшим, чем выговор, не отделался!