— О каких двух выигранных днях может идти речь? — поддел он друга. — И рабочего времени затрачено треть, и работ переделано соответственно…
— Это не так, — сказал Шютц. — Треть рабочего времени — согласен. Но по выполненному объему работ мы ушли дальше. Завтра снова заработает кран. Теперь видно, как пойдут работы дальше, по какому пути. Я пока не ослеп, — сказал Шютц, — я вижу, что вы сговорились с Верой. Не будь я Шютцем, если вы не «отковырнули» у технологов больше двух дней с тех пор, как вам известно, что с завтрашнего дня кран будет в порядке.
— Ты просто спятил! — взорвался Штробл. — Технологи разработали для нас такой график, что нам придется вкалывать до посинения.
— Ладно, ладно, не запугивай меня, старик! — оборвал его Шютц. — Лучше скажи мне точно, на какое время собрать коллектив. Ну, допустим, на полчаса. А тут вы с Верой коротко и ясно скажете, когда ожидается выход на «шоссейную дорогу».
Шютц вышел из кабинета, сопровождаемый Штроблом, и ненадолго остановился у столика Нормы.
— Напиши-ка, — сказал он, — напиши-ка так: начальником стройучастка ДЕК товарищем Штроблом и товарищем Шютцем, секретарем парторганизации, сегодня принято решение…
— Тебе что, только сегодня все это пришло в голову? — почти не скрывая досады, проговорил он. — С таким же успехом мы могли обсудить это вчера вечером.
— Как-то не было желания, — с задорной улыбкой ответил Шютц.
— Я обещал еще полчаса назад быть в главном здании, — ворчал Штробл.
— Дело организации, дорогой товарищ, — невозмутимо проговорил Шютц, — это твое дело. Я за то, чтобы у руководителя всегда находилось время для партийного секретаря.
Штробл внимательно посмотрел на него, помедлил с ответом и сказал наконец:
— Давай продолжай в том же духе!
Многозначительно было сказано. Но понять его следовало однозначно. Они вместе вышли из приемной и сразу переменили тему разговора. Оказывается, Гасман, заместитель Штробла, собрался переходить на другую стройку. Здесь ему, видите ли, слишком тяжело работать.
— Пусть сначала объяснит, в каком таком смысле «тяжело», — сказал Штробл. — А где и кому легко?
Вдруг он резко обернулся, подошел к двери приемной, приоткрыл и громко, чтобы Шютц слышал, сказал Норме:
— Да, забыл вам сказать: если секретарю парторганизации понадобится, будете печатать и его материалы.
33
Шютц, конечно, прав во многом. В том числе и в том, что сейчас необходимо поговорить о коллективом. Штробл признался себе в этом, когда обошел весь участок, все боксы и проверил качество работ. Снял каску, потирая красную полосу от нее на лбу, потянулся. «Да, — подумал он, — постепенно Шютц становится таким, каким и должен был стать. Но с чего он взял, что успех уже у нас в кармане? А хотя бы и так, сегодня ночью нам с Верой удалось придумать один архихитрый прием, с помощью которого мы вырежем себе лакомый кусочек из технологического графика времени. И, само собой, никому об этом ни слова — поди скажи кому-нибудь, что у тебя есть резервы, сразу завинтят гайки. Кран нужен на всех участках. А вот что касается настроения в коллективе, то поднять его еще как сто́ит».
Штробл направился к Вере, обсудил с ней предложение Шютца. Он обрадовался огонькам, которые появились в глазах Веры, когда она его поняла. И одновременно ощутил что-то вроде легкого укола: слишком быстро она, на его взгляд, кивнула, едва услышала имя Шютца.
— Ну, что же, это хорошо, — сказала она. — Хорошее настроение всем кстати. Поговорю с Юрием. Проведем это собрание вместе.
Штробл смотрел ей вслед. Шла она быстро, походка у нее упругая. И на лице ни тени усталости, а ведь в последнее время она вряд ли спала больше, чем он, что, видит бог, очень немного. Оба они оставались на стройке до позднего вечера, иногда руководили монтажом и в ночные часы. И все-таки он тоже не ощущал ни усталости, ни отупения. Когда однажды Вера сказала с сожалением, что не сможет участвовать в совещании, назначенном на вечер, потому что они с Виктором идут в театр, у Штробла вдруг появилось желание тоже что-то предпринять.
— А почему бы и нам не сходить в театр? — сказал он Шютцу, сидевшему вместе с Улли Зоммером в их комнате в бараке. Оба они с удовольствием уплетали бутерброды с ливерной колбасой и рассматривали фотографии в журнале «Магацин».
— Ты… и театр? — удивился Шютц.
— Я говорю не о себе, — обиделся Штробл. — Я говорю о нас. Обо всех… так сказать.
Улли Зоммер закрылся журналом. Шютц поглядел на него со стороны, в нерешительности помотал головой.