Джейме видит ее полностью обнаженной при свете еще через две недели, и это после Харренхолла впервые. Бриенна вздрагивает и напрягается, пока его пальцы обходят все шрамы, новые и старые, все веснушки и все складочки, бугорки и впадинки. Она едва дышит под ним, пряча взгляд.
Джейме заставляет ее быть сверху в сорок третью ночь. Ей немного больно поначалу. Это настораживает Джейме и слегка заставляет паниковать. Ему не хочется, чтобы она терпела его, ему нужно обоюдное желание. Узость ее лона не столь природна, это все, кажется, ее тренировки и то, что она бегает, прыгает и отжимается каждое утро, тогда как Джейме по-львиному ленится, предпочитая смотреть на ее возню и пыхтение перед тем, как снова затащить в постель.
Он открылся ей и отдался, взял ее и дарил себя, снова и снова, и были ночи, когда они удовлетворяли друг друга до тех пор, пока даже руки не уставали, губы пересыхали, и оставалось только смотреть друг другу в глаза, пока сон не победит обоих.
Он влюблялся в нее с каждым днем все сильнее, и боялся, что это не настолько взаимно, как ему того хочется. Два раза он ломался и принимался допытываться истины, доводя женщину до отчаяния. Где-то после сорок третьей ночи.
Он хочет знать, почему она отдалась ему. Он хочет знать, почему она не сделала этого раньше или не сделала вовсе. Он хочет знать, не предпочла бы она отдаться кому-нибудь другому…
Бриенна потянулась рядом, под его рукой, и Джейме улыбнулся, ложась обратно под меха и обнимая ее сзади.
— Мне снился Тарт, — пробормотала она спросонья, ловя его руки — кисть левой и уцелевшее запястье правой — и подкладывая себе под голову, — Хайл Хант и какой-то сир, похожий на Гору, сражались прямо во дворе нашей старой мельницы…
— Сражались за тебя?
— М-м. Нет, просто сражались. А почему ты спросил?
Джейме ревнует ее так сильно, что сам себя боится.
— Ты сама не знаешь, как хороша, Бриенна, — прошептал он, прижимаясь щекой к ее груди и прислушиваясь к учащающемуся биению сердца, — жаль, что ты мне не веришь.
— Рано или поздно тебе надоест.
Она не добавила «сир». Но несказанное, слово это как будто прозвучало. Джейме прищурился, в отблесках огня изучая тени играющие на ее обнаженных длинных ногах. Поймав его взгляд и мгновенно застеснявшись, она попыталась коленями надвинуть одеяло выше. Бесплодная попытка.
Приподнявшись на правой руке, он повел ладонью по ее бедрам, к пупку, огибая мускулистую мощность бедер — таких мягких под ним, таких бесстыдно гладких, да бывают ли вообще женщины такими? — накрыл ладонью ее грудь.
«Она стала больше», — отметив это, Джейме сглотнул. Так уже было в его жизни, с Серсеей. Четырежды. Но в случае с Бриенной оказалось заметнее. О том, что у нее задержка, он уже знал, а вот Бриенна этот факт игнорировала с потрясающим равнодушием. Неужели она настолько безразлична к себе?
Он представил себе женщину в будущем. Представил ее статную фигуру, смягченную материнством и сытной, спокойной жизнью. Сложно было не думать о Тартской Деве в таком ключе, особенно если учесть, что одичалые говорили о ней каждый день, а он, сберегая в тайне их отношения, вынужден был молча слушать и терпеть весь этот бред.
Вряд ли кто из них готов был бы рискнуть на самом деле, но даже клятвы вроде «ради задницы Красотки Бри» или «чтоб Красотка топтала меня ножками» в определенном смысле ранили.
«Она никого из вас не хочет. Она моя».
Печальная правда была в том, что он уйдет за Стену и вряд ли вернется. Иные не станут смотреть на цвета его флага. Не позарятся на золото. Повезет, если его сожгут до того, как он превратится в живого мертвеца. А Бриенна… отправится за ним и умрет с ним вместе. Ее изнасилуют одичалые. Изнасилуют и ограбят свои же, южане. В списке возможных бед, которых боялся для Бриенны Джейме, изнасилование присутствовало обязательно. И ничто не сдержит ее от того, чтобы отправиться за Стену. В запасе ни единой неисполненной клятвы…
Его осенило.
Мгновенно пришедшее решение окрепло, превратилось в единственно верное. Он не даст Бриенне погибнуть, вместе с ним или мстя за него, неважно.
— Выходи за меня, — выдохнул Джейме.
Это было так просто, решение настолько правильное, произнеся его, он сам удивился, почему так долго тянул. Сейчас ему казалось, это именно то, что он должен был сделать, едва встретив ее.
— Что?
— Выходи за меня, женщина. Давай поженимся.
Пунцовая краска, заливающая ее лицо и слезы, выступившие в уголках глаз, заставили его усомниться в том, что их странные отношения значили для Бриенны.
— Ты же не серьезно… ты не обязан…
— Я как никогда серьезен. Сделаем это сегодня.
— Джейме!
— Возражения не принимаются. Пожелания по поводу церемонии?
— Прекрати издеваться надо мной, — расслышал он тихий шепот с ее половины.
Это ранило сильнее, чем вероятные возражения и споры. Он повернулся к ней.
— Что заставляет тебя так думать?
— Мужчина не может желать жениться на такой, как я.
— Цареубийца может.
Этого должно быть достаточно, подумал он. В запасе оставалось не так-то много слов.
— Джейме, перестань. Оставь это.
— Фактически, мы уже женаты, — он закинул руки за голову, уверенный, что на этот раз вытащит ее на словесный поединок и переговорит, — люди замечают такие вещи раньше, ты знаешь. Так что ты ничего не теряешь.
— Если ты не замолчишь, я… — но все угрозы потребовали бы от Бриенны вылезти из-под одеяла, а это было чересчур для Зимы, так что она осталась на месте. Джейме не намеревался сдаваться.
— Если ты не согласишься, мне придется пойти к септону и признаться, что я похитил твое девичество силой или обманом, — он подавил неуместный нервный смешок, — не знаю, что звучит глупее. Так что соглашайся, если не желаешь такого представления с участием кровавых простыней и моим принародным покаянием…
— Кровавых простыней?!
— И подробностей. Ничто так не веселит простой одичалый народ и черных братьев, как смакование деталей соитий, ты заметила?
— Ладно, ладно, ладно. Ты невыносим, — тяжелый вздох с ее стороны не примерещился, и она повернулась к нему спиной, оттеснив тем самым к краю койки. Словно речь шла об их очередном глупом споре без начала и конца, вроде того, каким концом ложки лезть в суп.
Он хотел бы спорить с ней вечность. Всю жизнь. Все оставшиеся годы. Жалко только, что остались им несколько часов. Если подумать, это тоже немало. Смотреть, как она болтает ногами в воздухе, морща нос и пытаясь просморкаться с утра. Слушать ее сопение под ухом. Наблюдать ее смущение, когда она весьма, надо признать, грациозно, разминается, встав с постели нагой. Закаленная, сильная, но такая нежная и гибкая.
Если я уйду и погибну, однажды этим будет наслаждаться кто-то другой. И гораздо раньше, чем можно думать.
— Я сейчас, — он спешно принялся одеваться, — никуда не уходи.
— Куда ты? Джейме!
Ему оказалось достаточно пятнадцати минут. Местный полевой вариант Кротовьего Городка круглосуточно продавал не только дешевую женскую ласку и дорогое, но дрянное, вино.