Куют у нас над головой сапожищами, а мы молча губами шевелим, чтоб выдержать это.
Обезножели они наконец, опять к столу привалились, один дурак другому языком виляет:
— Слышь, Петька, а Петька! Тащи хрычовку в кровать, еще справный божий одуванчик, ха-ха!
А Петька отвечает:
— Ее не в кровать, суку, а к стенке прислонить надо: у ей сын к красным убег!
— Не гоношись, друг, — унимает первый дурак, — всему свой черед. Как нам далее идти, — мы красного петуха бабке на крышу посадим. Она все красное очень даже обожает!
И оба до хрипа хохочут.
Потом слышим: старуху в сарай прогнали, на пол повалились — и храпят.
Может, час прошел или полчаса, пошептались мы друг с дружкой во тьмище своей и решаем: напилось казачье добезума́, вылезать надо. А нет — сожгут, идолы, с избой вместе.
Крышку над собой, не дыша, подняли и — к казаре. Так они, бедолаги, и не догадались, как угодили в ад.
Выскочили мы во двор и — бабке на ухо:
— Беги, куда глаза глядят. Мы белых передушили. Зарыдала вновь бедная старушка и поспешила прочь.
И мы — со двора.
Подались в лес — куда ж еще? — и до самого света на запад, на запад… Утром поглядели с опушки — село видать. Кто там — белые, красные? Разведка нужна, а мы — в грязи и рванье. Как идти? А надо. Кинули жребий — мне выпало.
Добрался я до околицы, только решил в окно стучать — пес забрехал.
Выходит женщина на крылечко и видит: мужик почти голый и черный, как арап, и казацкий карабин на нем.
— Караул! — кричит и валится назад себя в обморок.
Побежал я к своим в лес: «Экая, — думаю, — дура!»
А Муха мне говорит:
— Тебя зачем, глупца, посылали? В разведку. А ты что творишь?
Решили мы тогда — скопом в село идти. В огородишко один сунулись, глядим — военный трубкой дымит. Скрутил я ему лапищи за спиной, спрашиваю:
— Кто такой?
А он не больно пугается.
— А ты — кто?
— Я — красный. И могу тебе зубы посчитать!
А он смеется и ропщет:
— Ежели красный, так чего ты меня, дурак, связал? Я тоже красный.
Мы на радости забыли, что он связанный, и обнимаем родненького в неудобном его таком положении.
Ладно, пошли в штаб, допросили нас, приодели маленько — и по взводам. И угодил я в команду пешей разведки 4-го Петроградского полка. Не куда-куда, а в разведку!
Вскорости доказал я делом, на что гожусь, и приняли меня в Российскую коммунистическую партию большевиков, очень большая честь, браток!
Говорит мне однажды командир разведки:
— Ты теперь форменный большевик, товарищ Мокичев, и должен пример показать.
Я отвечаю:
— Так точно. В чем дело?
— Переплыви, на чем можешь, Белую, явись в деревню Малые Мышты и погляди, что и как?
Я каблуками щелкаю.
— Есть поглядеть!
Надеваю пиджачок, брючишки потертые и прочее, что надо, и гребу на тот берег в плоскодонке, лучше сказать — в душегубке: одни дыры. Пока добирался, — потонула. Спасибо — у берега.
Пришел в деревню Мышты, огляделся — бойцы. Наши? Белые? Ничего еще решить не успел — гляжу и глазам не верю. Идет мне, Мишке Мокичеву, навстречу не кто иной, как Мишка Мокичев, то есть мой любимый двоюродный брат, и рядом с ним другие наши кыштымские парешки.
Я им безразлично говорю:
— Привет, господа белосолдаты!
Они отвечают:
— Обидный он, твой привет. Нас силой мобилизовали.
И меня ни о чем не спрашивают. В ту пору многие, как и я, в опорках скитались: иные от частей отбились, иные из переделок всяких домой брели.
Позвали меня земляки к себе в избу и прожил я там два дня. И выяснил вот что: служат они все во 2-м Казанском полку, а на флангах у них — 1-й Воткинский пехотный полк и 6-й ударный.
Тогда объявляю:
— Пора мне домой, земляки. До повиданьица.
Переплыл Белую ночью, спрятал плотик в кустах и — к своим.
Весь мой доклад красные на карту перенесли и через сутки — атака. Как на тот берег выскочили — налет на тыл 6-го ударного. В полку паника, бросает он нам шестнадцать подвод трофеев — и с глаз вон! 2-й Казанский отскакивает к Красному Яру, и Воткинский — за ним.
Тогда вызывает меня вновь командир и говорит:
— Выше похвал твоя боевая, бесстрашная работа, Мокичев. Прими благодарность командования, коммунист! Но вот тебе еще приказ: следуй за белыми полчками, Михаил, и не спускай с них глаз. По истечении времени доложишь самую суть.
Я отвечаю: «Слушаюсь!», надеваю штатское — и чуть не бегом за беляками. Вскоре выясняю: Казанский — в Красном Яру и на берегах Щучьего озера. Укрылся в избах и шалашах.