Казалось бы, Бирский тракт на севере полностью избавлен от этих изъянов. Он спасает нас от штурма кряжей в лоб, он короче железной дороги на пятьдесят — шестьдесят верст, то есть почти на два перехода. Наконец он выводит наступающих на Уфимское плато, в тыл Сахарову, и нависающее положение наших частей даст армии все тактические преимущества над противником.
Но учтем и решающий недостаток тракта: он может быть операционной дорогой, в лучшем случае, для одной дивизии. Да и то штабу придется много часов вести полки в длинной, весьма подверженной ударам колонне. Ибо именно здесь — в этом нет никакого сомнения — нас попытается встретить Колчак.
Тухачевский склонился над картой и некоторое время молча разглядывал ее, будто лишний раз хотел убедиться в точности своих доводов.
— Стало быть, мы условились: тракт годится лишь для десятка полков. На Бирскую дорогу нацелена 27-я дивизия Павлова. Но одних ее сил мало, чтобы обеспечить успех Златоустовской операции. Фронт белых, как вы знаете, держат соединения Каппеля, а за его центром стоит резервный корпус Войцеховского, готовый войти в боевую линию, то есть туда, куда его позовут обстоятельства.
Эйхе, Белицкий, Гончаров все напряженнее вслушивались в слова Тухачевского: командарм пока не сказал ничего о главных силах 26-й дивизии, хотя было ясно, что именно им предназначено то, ради чего он так внезапно приехал сюда.
Михаил Николаевич поднялся из-за стола, медленно прошел по диагонали комнаты, сел.
— Но, надеюсь, вы понимаете, — снова заговорил он, — Иван Никитович и я приехали сюда совсем не для того, чтобы сообщить вам прописи. Мы не можем, как знают все, избежать фронтального выжимания неприятеля в горах, но природа здесь — союзница обороны. Наступление вдоль «чугунки» и по тракту сулит нам кровавые труды и весьма проблематический успех. Но, может, есть еще один, лучший путь?
Тухачевский заключил с совершенной уверенностью:
— Такой путь есть. Это — долина Юрюзани и сама Юрюзань!
Эйхе и Гончаров переглянулись. Белицкий чиркнул спичкой, закурил, чуть приметно пожал плечами: что еще придумал командарм! Это, право, безумие! Даже учебники свидетельствуют: долина Юрюзани непроходима, во всяком случае, для больших масс людей, да еще с орудиями, конницей, обозом.
Смирнов хранил молчание, и Эйхе с неудовольствием подумал, что командующий, конечно же, обо всем заранее уговорился с членом РВС.
Тухачевский заметил смущение и настороженность слушателей и сообщил суховато:
— Пока это не приказ — вы вправе спорить.
Но все молчали, не желая торопиться.
— Позвольте обратить ваше внимание на реки фронта. Синие жилки воды испещрили карту. Об Уфе я скажу позже, а теперь взгляните на Сатку, Сим, Катав, Куторку, но особенно пристально — на Ай и Юрюзань. Именно они, эти две последние реки, впадают в Уфу и, следовательно, могут вывести нас, против течения, на Уфимское плато.
Но Ай слишком далек от главных армейских сил и весьма петляет.
Остается Юрюзань. Совершите, пожалуйста, мысленное путешествие по реке. Вы видите: ее исток в глуби Южного Урала, севернее массива Ямантау. Оттуда река, сломя голову, несется на запад, то опускаясь к югу, то бросаясь в обратном направлении. Дважды, в начале и конце пути, Юрюзань — в глубоких каньонах гор.
Нас интересуют последние сто-сто пятьдесят верст. Ибо здесь, в нижнем течении, река прорезает Уфимское нагорье — важнейшую цель трех дивизий армии.
Именно туда, на плато, покоящееся в бассейнах Уфы, Юрюзани и Ая, обязан ворваться наш левый фланг, чтобы там, на плоском или слабохолмистом рельефе, напасть на тыл Колчака и потрепать его. Но еще важнее следующий этап. Отбрасывая и уничтожая пехотные и казачьи полки на возвышенности, мы круто повернем на юг и, оседлав Самаро-Златоустовскую железную дорогу, отрежем Каппелю единственный путь отступления. Западная армия окажется в котле, и тогда раздавим ее.
Итак, Юрюзань — ключ всей Златоустовской операции. Именно этим ключом армия надеется вскрыть «черный ход» Колчака и ворваться на станции «чугунки».
Эйхе, Белицкий, Гончаров уже давно поняли, что их дивизии предложат сомнительную честь оказаться в роли названного ключа. Надо бы тотчас отказаться, но дисциплина и субординация диктовали им пока блюсти надлежащее молчание.
Тухачевский тоже умолк и несколько секунд прислушивался к стрельбе далеких пушек у берегов Уфы. Наконец произнес:
— Рейд по Юрюзани поручается вашей дивизии.