Взглянул на Эйхе, помедлил, справился:
— Вы желаете возразить, Генрих Христофорович?
— Пока нет. Я хотел бы знать все ваши доводы и потом высказаться по всей идее прорыва.
— Хорошо. Надеюсь, вы изложите свою точку зрения, как всегда, прямо и энергично.
— Я постараюсь.
— Вернемся к Юрюзани. Попытаемся на минуту стать поэтами. Вы слышите, сколько звонких звуков в имени «Юрюзань!» И это не зря. Она — одна из самых стремительных рек России, если не самая быстрая.
Каньон Юрюзани узок, извилист, там всегда полумрак и гул быстрых волн. В тесных и крутых ущельях, поросших зеленью или голых, бьется поток в скалы и островки, и горе тому, кто, решив плыть по местным рекам, забудет о камнях Аргуса, о Трех братьях, Разбойнике, Чертове пальце и многих иных «бойцах».
Я понимаю ваши тревоги. Весь путь — сплошное узкое ущелье, пропасти, завалы, обрывы. Все военные карты всех масштабов не содержат даже намеков на пути сообщения. И двинуть сюда шесть полков с артиллерией и конницей — прыгнуть в неизвестность. Прибавьте отсутствие связи с соседями и тылом. Войска в каньоне вытянутся длинной, многоверстной кишкой, и, если колонну обнаружат раньше времени, батальона может хватить, чтоб закупорить вам путь.
Командарм бросил взгляд на сосредоточенные лица краскомов и вдруг повеселел.
— Но все дело в том, что батальону неоткуда взяться. Юрюзань не прикрыта белыми. И это несложно понять. Ни Каппель, ни Войцеховский, ни, тем более, Колчак, как видим, не допускают мысли, что мы способны одолеть Каратау, поборов бездорожье горной реки.
Тухачевский достал из нагрудного кармана гимнастерки листки каких-то цифровых расчетов, положил их перед собой.
— Допустим — худшее. Белые не исключают нашего прорыва по каньону. Но многие генералы, привыкшие мыслить окаменевшими категориями, полагают: мы, в этом случае, осилим сто двадцать-сто пятьдесят верст за неделю, ну, скажем, за пять дней.
Вот эта надежда на то, что мы не пойдем по Юрюзани, или на то, что пойдя будем тащиться без дороги неделю, и белые успеют обнаружить и закупорить нас, — трагическая ошибка Колчака. И грешно не использовать ее во вред адмиралу.
Эйхе спросил:
— На чем основана уверенность, будто на реке нет засады?
— Мы проверили все, что следовало проверить, Генрих Христофорович, — тотчас отозвался командарм. — Опасения рассеяны армейской и агентурной разведкой.
Он помедлил.
— Единственная, впрочем, не слишком серьезная опасность — белые шайки. Кулаки, казачья верхушка, возможно, попытаются потрепать или попугать вас в пути. Это десятки или сотня штыков. Вам надлежит смести их со своего пути.
Эйхе согласно качнул головой.
— Это убедительно.
— Я не помянул пока весьма существенное соображение, — снова заговорил Тухачевский, раскладывая в каком-то, известном ему порядке листки с цифрами. — Штарм, готовясь к рейду, подсчитал: адмирал, даже узнав о красном марше, может перебросить войска к Юрюзани лишь за три с половиной-четыре дня. Я говорю о том количестве войск, которое способно вас остановить.
Вы понимаете, что из этого следует. Весь успех рейда — в его фантастической быстроте. Вы должны выйти на плато с непостижимой скоростью — максимум за трое суток. А это значит: шагать день и ночь. Нет, это не оборот из области изящной словесности, — ночлегов — увы! — не будет. Час-другой вздремнуть на большом привале да остудить ноги в реке — вот и все, что можно себе позволить.
Такова задача в общих чертах, наш главный секрет, который штарм не мог доверить ни провода́м, ни специальному командиру связи. Теперь я хотел бы выслушать ваше мнение, Генрих Христофорович.
— Ну, что ж, — после недолгого молчания отозвался начдив, — если это приказ, я исполню его. Однако хочу обратить внимание на следующее. Моя дивизия не имеет никакого касательства к горным войскам. У нас нет даже самого малого: вьючной артиллерии.
Далее. В долине ни дорог, ни мостов, ни обзора. От устья Юрюзани до ручья Кошелевки весь путь — глухое, безлюдное дефиле. Означенные на самых крупных картах редкие населенные пункты — это хуторки лесных рабочих в пять, от силы десять дворов. Там не сумеет разместиться даже лазарет.
Нам придется шагать, тащить пушки и коней сто двадцать, а то и сто пятьдесят верст. Но ведь даже на равнинной дороге не одолеть такой путь за трое суток! Фантастика!
— Нет, не фантастика, — возразил Тухачевский. — Главный повод для беспокойства — дороги, и позвольте вам доложить следующее. Идея разбить противника левосторонним ударом армии родилась не вчера и не сегодня. Она представлялась мне раньше, как и теперь, весьма заманчивой. И прежде, чем принять решение, — и я, и штаб должны были убедиться: по Юрюзани можно пройти.