И последняя, в единственном числе. Ангельский облик сельской учительницы. Скромная, серьёзная мордашка, без косметики. Белая свежая кофточка. На прямое обращение к ней она, конечно, реагировала — чуть улыбнувшись, говорила «да». Но это поначалу, пока не принесли еду. Потом она уже занималась только едой, поглощая ужин в количествах, несовместимых с её пропорциями. Она стала очень серьезной, а в глазках ярко засветилась нулями та тысяча йен, которые она за сегодня экономно сохранила, пропустив завтрак и обед, а потом та тысяча, которую она сохранит, дожидаясь завтрашнего ужина. Челюсти не останавливались, сок в стакане кончался со скоростью звука, мозги считали — какие разговоры! Некогда!
Я подумала тогда — одни женщины создают тепло, другие иллюзию тепла, а что же создают такие «учительницы»? Посередине мысленного поиска ответа самой себе, он ответил мне на этот вопрос:
- Может быть, пойдём, а то чем больше я смотрю на неё, тем больше её хочется задушить.
САКУРА
В солнечные дни, в Токио, японцы на балконах проветривают футоны. И искрящиеся стеклом современные высотки покрываются маленькими тканевыми заплатками из сохнущих одеял. Я тоже, при малейшей возможности, проветриваю постель. Дело в том, что в Токио, несмотря на статус города-великана, потрясающе вкусный воздух. И постель, коротко побыв на морском сквозняке, ночью отдает солнечный жар и свежесть.
В начале двадцатого века Чарли Чаплин говорил, что фильм о Токио снять невозможно. Потому что плёнка не передает ужасный запах японского города. В конце двадцатого века, советские учебники географии сообщали, что токийцы вынуждены периодически прикладываться к кислородным аппаратам, так как загазованность Токио несовместима с жизнью. Может быть, так когда-то и было. Но в начале нынешнего века воздух Токио совершенно другой.
Сейчас, в апреле, он пахнет цветами. Начало апреля — время цветения сакуры. Там, где я живу, вдоль реки Мегурогавы, берега, насколько видно глазу, стоят в розовой пене цветущей сакуры. И вместе с проветренной постелью в комнату проникают её опадающие лепестки. Собирая с татами вишнёвый цвет, я вспоминаю поговорку из детства. Толстая няня детского сада, обучая искусству женской жизни, приговаривала: самый лучший муж из евреев, самый лучший крем из сметаны, самое лучшее варенье из вишни.
Да, варенье из вишни — лучшее. И сакура, это очень красиво. Но есть в её красоте, бесстыдная
лохматость разнузданной самки. Оттого мне больше нравится слива.
Слива зацветает раньше. В марте, когда над деревьями ещё нет зеленоватой дымки будущих листьев. На фоне совершенно чёрных стволов, мелкие сливовые цветы выглядят сказочно. Парадоксально. Сливовый цвет внешне скромнее цвета сакуры. Но совокупное «сливовое» впечатление и глубже и ярче. Так впечатляют некоторые утончённые женщины. Но это только мои ощущения. Японские сердца принадлежат сакуре. И эту сердечную привязанность удачно эксплуатируют производители всего на свете.
Пару месяцев назад, в одно из утренних посещений Гиндзы, меня сильно повеселили обновленные витрины магазина Луи Виттон. Коричневые сумочки Виттона покрылись розовыми цветами сакуры. Я зашла в магазин. Японки, держа в руках сакуриные сумки, повторяли как мантру:
- Сакура, как это мило. Как это мило, сакура.
Сумки Виттона, и без того не бесплатные, с сакурой стали, разумеется, ещё дороже. Я даже зауважала этого парня, их главного художника, внедрившего сакуриную тему. Так прочувствовать японскую ахиллесову пяту! Ни цена, ни безумный, порнографический вид розовых уродцев, не оттолкнул японцев, а притянул их. И, спустя всего лишь неделю, в руках молодых гиндзовских японок появились цветастые сумочки в стиле «подъяпоненный Виттон».
Каждую весну, наблюдая апрельские ярмарки, ханами, горящие японские глаза, новые товары — то есть весь этот ажиотаж по поводу лохматой сакуры, я думаю: «Про японцев ли это — чувство меры, утончённая эстетика, разбавленная тушь...». Про японцев. Из других книг, яппари.
СИСЭЙДО
Районы Токио разделяются на кварталы — чёмэ, и нумеруются. Получается, например, Гиндза — ичичёмэ, что означает первый квартал района Гиндза. Именно Гиндза была и остается для меня самым привлекательным местом в японской столице.
Начиналась японская Гиндза, как улица фальшивых заморских товаров. Японские острова от мира отделял океан, и мало кто из японцев мог отличить подделку. Со временем «заморскость» стала настоящей, лучшего качества и первой свежести.