Пика сменила тактику, теперь она попробовала уговорить дворника:
– Хочешь, я стану Принцессой, ну графиней, ну Джульеттой, наконец! Да ты только подумай: ни одной смертной это не под силу, они из мяса, а мясо портится, и мечты не исполняет! Ты ведь… Вы ведь умеете писать! Все дворники умеют писать!
Напишите на моей судьбе продолжение, второй том! Вы ведь можете это, а я буду обвиваться вокруг вас ласковым плющом, я разогнусь, я поднимусь… к Солнцу, к свету… обратно… на Небо…
На последних словах Пика прыгнула, но и теперь ей не удалось выхватить метлу, и этим не преминула воспользоваться Лили, внимательно наблюдавшая всю эту сцену.
– Он хотел отогреть меня! – капризно прикрикнула Лили на сестру.
– Тебя? Он?! ХОТЕЛ?!! – Пика только скривила губы, чтобы не захохотать. Она отошла немного в сторону, уступая младшей место: ну, мол, дитятко, давай-ка, дуй, а мы тут поглядим, что у нашего карапуза выйдет…
Лили не заставила себя ждать. Она взялась за дело обстоятельно:
– Да! Меня!
Повернулась к Белому Дворнику, улыбнулась ангельски, посмотрела ласково и чуть грустно, зашептала страстно и вкрадчиво:
– Ты же помнишь? Это же у меня память девичья, а ты должен помнить… Мой творец!
Повелитель метлы! Напиши моё продолжение, сотвори мне второй том! Зачем тебе все они?! Я молодая, я гибкая и красивая, я то чудо, кое ты в силах сотворить веточкой этой живительной метлы!
Тут нервы Лили так же сдали, и она дикой кошкой прыгнула вверх, но даже до кисти дворника не дотянулась. Тогда девушка стащила Белого Дворника за лацкан телогрейки с "пьедестала", вскинувшись и, оборотившись уже настоящей пумой, прыгнула ему за спину и вцепилась в волосы:
– Ты только напиши МЕНЯ, и весь грёбаный мир будет у твоих ног, что ты черканёшь на листке, то я и внесу в этот мир, как ты пожелаешь, так я и буду зваться, лелея и оберегая тебя, своего живого БОГА…
Она уж очень сильно рванула своими маленькими пальчиками и выдрала из головы бедного дворника порядочный кусок волос. Обнаружив, что её пальцы в чём-то неприятном, Лили чуть притормозила, но не опомнилась. Она только заметила, что дворник схватился за голову и ему больно. Но сострадание у вечно юного создания давно путалось с собственным горем, и она продолжала, постоянно наращивая темп, переходящий в истерику: -…ой, ты смертен, но это не помеха, это ничего, ничего, мы успеем, до того как я тебя похороню, успеем! Мы проживем тысячу написанных тобою жизней – томов, ведь жизнь – это книга, и только Бог может написать их хоть тысячу! Хочешь, мы станем пиратами, и будем пускать на дно огромные бригантины, а затем…
Её колотит, лицо постоянно меняет форму – то она ведьма, то – богиня, она – сырой материал писателя, она – всё, и она – ничто! Истерика девочки неисчерпаема, горе – безмерно, надрывно плача, она запускает бумерангом последний свой аргумент: -…мы будем ками-ка-адзе, со скоростью грома мы направим свой начиненный толом самолёт во вражий эшелон с атомными боеголовками! Мы разобъё-ёмся на куски, мы пожертвуем свои жизни ради нибудь-чего! Да-а!!! Банза-ай! Не-ет! Не-е-ет!!! Это я разобьюсь, а ты снова меня оживишь в следующем томе!!!…
Жалок ребёнок в своих мечтах о спасении, когда спасения нет. Лили теперь тихо плачет, дело проиграно, отходит, оттирая с рук прилипшие волосы дворника.
Белый Дворник сел в позу мыслителя.
Всё, блин, приехали…
И всё-таки создания бывают гораздо опасней создателей.
Пика.
Повернула голову и довольно, даже плотоядно улыбнулась.
Она медленно наклонила голову и скосила глаза, разглядывая свою левую грудь.
Декольте нервно вздрагивало, дворник увидел, как бьётся о перегородки рёбер сердце Пики. Не успел он поразмышлять над тем, откуда сердце у литературного персонажа, как Пика поднесла к своей левой груди пальцы и острыми ногтями обеих рук методично разорвала кожу. Кровь полилась по чёрному платью, став бурой. Пика с усилием втолкнула пальцы в разверзнутую рану и раздвинула рёбра, как опоздавший ездок двери лифта. В кровавом месиве показалась тонкая ткань пульсирующего сердца, покрытого белыми прожилками.
Пика левой рукой не позволяла рёбрам сомкнуться, а правой поддела своё сердце как грушу и одним рывком вырвала его из груди. Дворник почувствовал ледяные потоки, полившиеся по позвоночнику вниз. Обычно пот бывал горячим…
Пика встала на одно колено и окровавленной рукой протянула Белому Дворнику продолжавшее биться сердце. Сознание не покидало её, но голос стал глуше:
– Ну, съешь яблочко… Ты же сам смеешься над её юношеской непосредственностью!
Я уже знаю жизнь, я уже многое умею, откуси яблочко! – Пика ткнула своё сердце дворнику прямо в лицо. – Разве сравнится отсутствие морщин с той, коя уже знает и может?!
Свет стал тускнеть. Канделябры забыли о своём предназначении и перестали светить.
Подуло сыростью и заброшенностью. Промозгло. В рояле отсырели струны и неестественно напряглись. Пауза.
Белый Дворник не выдержал.
Он берёт метлу и "выметает" Пику и Лили к камину, он даже лупит их метлой по спинам, но они теперь и не думают противиться, а только послушно следуют указке метлы, как-то даже легко "сметаются" и ложатся вокруг сидящей Гоголиады, как каменные львицы. Полны достоинства и изящности. Гениальные произведения даже в проигрыше остаются непререкаемыми в искусстве быть классикой. У Пики нет и следа крови, грудь продолжает соблазнительно блестеть из-под декольте. Лили полна дерзновенного достоинства.
Белый дворник посмотрел на эту идиллию и встряхнул головой.
Потом, шаркая тапочками и усмехаясь, он начинает просто подметать.
Наверное, он их простил.
Кстати, а слово "простил" тоже происходит от слова "просто"?
Неизвестно, сколько продолжалась эта картинка, но нарушила её на этот раз Гоголиада.
Она поднялась и пошла навстречу Дворнику, по пути собирая с пола хлопушки и прочий праздничный мусор. Гоголиада и Белый Дворник остановились в своём дружном рабочем порыве, только когда оказались друг против друга, меж ними красочный мусор в её руках. Она постаралась как можно глубже заглянуть в его глаза и спросила:
– Скажите честно… Вы их отвергли… потому что знали, что с ними ничего не выйдет?
Белый Дворник только меланхолично любовался ей и глупым эхом повторил:
– С ними ничего не выйдет…
Лицо писательницы посерело.
Нам остался неясен ход беллетристской мысли, но реакция была таковой – Гоголиада швырнула в лицо дворнику мусор и закричала каким-то диким голосом:
– Да! Ничего с ними у вас не получится! Пика – уже написанное продолжение Лили, а перед Лили ещё был…
Белый Дворник не стал этого дослушивать. И, может – зря. Он взял её руки в свои, нежно поцеловал пальцы и примирительно сказал:
– Нет. Я не потому их отверг. Да я их и не отвергал. Я их полюбил. Они такие милые, живые, хотя и книги, много фантазии… я даже решил научиться читать.
Гоголиада ещё не включила тормоза, продолжала нервно и резко:
– И вас не удивляет?
– Что?
– Что "такие живые, хотя и книги"?
Белый Дворник, видимо, обладал ангельским терпением. Он ещё раз взял её выхваченные было руки в свои, опять поцеловал и шепнул:
– Нет, не удивляет.
– А, "работа такая"!
– Их ты написала, какими они могут быть ещё?
Гоголиада почувствовала себя маленькой девочкой, принявшей велосипед за быка.