Лорен Синглтон и его мать, не тронутые кристальной чистотой ночи и рябью северного сияния, ехали через Фарго, а Лукас прижимался к заднице Уэзера . И пока Лукас шевелился под жужжание будильника, а Уэзер пинал его, а он стонал и метался к кнопке повтора, они катили по длинной благоустроенной подъездной дорожке к дому Хейла Соррелла в сельской местности к востоку от Рочестера.
Сам Соррелл в синей шелковой пижаме впустил их в дом. Синглтон в форме заместителя шерифа спросил: «Ваша жена еще не встала?»
"О Боже. О, Боже мой, ты нашел ее? — спросил Соррелл, широко раскрыв глаза. Они перешли к Марджери, но не задали вопрос: может быть, она была каким-то социальным работником. Он повернулся и закричал: «Мария! Мэри!"
Сверху по лестнице: «Кто это?»
— Тебе лучше спуститься.
— У вас есть родственники в доме? — спросил Синглтон. — Есть помощь, есть друзья?
«Нет, нет — Мэри могла бы позвонить своей матери. . . Мэри Соррелл спустилась по лестнице и спросила: «Это Тэмми?»
— Нет, это не Тэмми, — сказал Синглтон. Он подумал о теплом сверте, который вынес на улицу.
"Тогда что . . . ?» — спросил Соррелл.
В его глазах был страх? Думал ли он, что Синглтон здесь из-за повешения? Лучше покончи с этим.
"Это просто . . . — сказал Синглтон, роясь в кармане пальто. Он взглянул на мать: они уладили это. "Это просто . . . Сорреллы смотрели на его карман, как будто он собирался достать бумагу или фотографию. Вместо этого Синглтон достал укороченный автоматический пистолет 380-го калибра, поднес его к глазам Соррелла и нажал на курок.
В последний момент Соррелл вздрогнул. Даже с близкого расстояния Синглтон мог промахнуться, но Синглтон точно так же вздрогнул, и пуля попала Сорреллу между глаз, и он упал навзничь. После секунды ошеломляющей прокуренной тишины после взрыва Мэри Соррелл отступила на шаг и начала кричать, глядя на тело мужа, а затем, сообразив, на Синглтона.
Пистолет был направлен ей в голову, и Синглтон нажал на спусковой крючок и снова вздрогнул, точно так же, как Мэри Соррелл вздрогнула в противоположную сторону, и, хотя он был в четырех футах от нее, пуля попала только в уголок ее уха, и она, пошатываясь, отпрянула в сторону. повернулся и попытался бежать.
— Будь ты проклят, — пронзительно кричала Марджери и обращалась к Синглтону: — Стреляй в нее. Пристрели ее."
Теперь она была в шести футах от нее, и Синглтон, сильно дрожа, выстрелил ей в спину, и она упала, раненая, но все еще способная встать на руки и колени. Она издала кашляющий звук, как лев, кашляющий от крови в легких, и отползла от него, теперь оставляя за собой ярко-красную кровь из легких. Все еще дрожа, он шагнул тщательно обошел его и выстрелил ей в затылок, и она упала навсегда.
Затем Синглтон и мама стояли там, пока Синглтон не застонал: «О, Боже».
— Заткнись, тупица, — сказала его мать. "Просто слушай."
Они слушали вместе. Для бегущих ног, для звонка, для вопроса. Все, что они слышали, была звенящая тишина большого дома. От Тэмми они узнали, что у Сорреллов нет прислуги, но есть экономка, которая прибудет после восьми часов.
«Нам следует все проверить», — сказала Марджери, оглядывая вестибюль. «В этом месте есть деньги. Я чувствую его запах».
«Мама, нам нужно выбираться отсюда», — сказал Синглтон. «Мы ничего не можем трогать. Я говорил тебе. У них есть микроскопы, у них есть всякое дерьмо. Ничего не трогай ».
И они ушли в тусклом предрассветном свете, заперев за собой дверь. У них было по крайней мере пару часов до появления экономки. Недостаточно времени, чтобы вернуться к Армстронгу, но достаточно времени, чтобы прибыть в начале дня, чтобы удивиться, если Синглтона вызовут, чтобы удивиться.
— Оставил там немного денег, — сказала Марджери, когда они съезжали с подъездной дорожки. — Оставил чертовы деньги на столе.
10
Лукас проспал четыре часа. Затем зазвонил будильник, и он застонал, а Уэзер пнул его и сказал: «Часы, часы», и он снова застонал и ударил по часам с такой силой, что на следующие тридцать лет включилась функция повтора. Погода сказала: «Вставай, ты снова заснешь, вставай».
— Нет, просто дай мне минутку.
— Вставай, давай, ты меня не спишь.
«Боже. . . Он выкатился из постели, ошеломленный ранним утром, пошатываясь, подошел к окну, взглянул на внутренний и наружный термометр — он застрял на -2 ® F — затем раздвинул деревянные планки шторы и выглянул на угрюмого, темное утро. Солнце еще не взошло, но уличный фонарь давал достаточно света, чтобы он мог видеть голые ветки, шевелящиеся на кусте сирени. Не только ужасно холодно, но и ветрено. Хорошо.
Он повернулся к кровати, но Уэзер сказал: «Иди в ванную».
— Несчастная сука, — пробормотал он и, шатаясь, услышал ее жестокий смех.
Лукасу не нравилось утро, если только он не нападал на него сзади. Ему нравились рассветные часы, если он мог вернуться домой и лечь спать после восхода солнца. Но вставать до восхода солнца было неестественно. Наука доказала, что ранние пташки не так умны, сексуально активны или красивы, как ночные совы, хотя он не мог сказать, Уэзер — она бодро вставала каждое рабочее утро в половине пятого и часто разрезала кого-нибудь пополам. семь часов.
Губернатор был ранней пташкой . Он был одет в накрахмаленную белую рубашку с закатанными на два оборота рукавами — уступка тому факту, что сегодня суббота, — темно-серые брюки и черные мокасины. Бледно-серый пиджак висел на старинной ветке в углу его кабинета. Он выглядел нормально, но Лукас мог получить некоторое утешение от Нейла Митфорда, который выглядел как тяжелая автомобильно-поездная авария. На нем были джинсы и рваный твидовый пиджак поверх черно-золотой толстовки «Айова Хоукайз», а ботинки он где-то потерял — на нем были серо-красные шерстяные охотничьи носки. Джон МакКорд, суперинтендант BCA, ютился в углу в брюках цвета хаки и свитере с красноносым северным оленем на груди. Роз-Мари Ру все еще была среди пропавших без вести.