…Он сидел на кровати, даже сквозь одежду ощущая гладкий скользкий шелк простыни, которая еще недавно принимала ее тело в свои ласковые объятия. Длинные пальцы, чтобы заглушить внутреннюю боль, с силой нажимали на глазные яблоки, так, что в черноте под веками, соединяясь в причудливые фантастические фигуры, скакали пылающие знаки и звезды. Внезапно проступившие слезы размывали оранжевые фигуры, они расплывались, светлели, как будто где-то в глубине глаз начинался рассвет, проявляя странно знакомые контуры вещей.
Он видел комнату, затененную портьерами; ее рассекал прямой, косо падающий луч света, в котором плясали пылинки. Луч выхватывает из сумеречного света узкое женское лицо с чужим, неприятным выражением и раскрытым в крике ртом. Это ее лицо. Она кричит, с непонятной для него ненавистью бросая ему в лицо короткие фразы, полные презрения и отчаяния:
— Уходи, ты мне не нужен, абсолютно не нужен! Убирайся вон! Я должна сделать это, и я сделаю!
Он осторожно протягивает руку, чтобы дотронуться до нее и успокоить ласковым прикосновением. Она отшатывается, как будто к ней тянется змея, изо всей силы бьет по руке и кричит:
— Убирайся! Ты мне не нужен! Мне нужен другой человек! Пусть меня спасет он, а не ты!
Острый спазм боли скручивает ее тело, в углу рта появляется белый комок слюны, она стонет, сгибается, зажимая руками живот, и опять кричит. Ее ноги подкашиваются, она опускается на пол и тихо стонет: «Почему же его так долго нет…»
Он пытается поднять ее, но она отшатывается, в отвращений отползая куда-то в угол. Он почти плачет, глядя на ее мучения, наклоняется к ней и пытается поднять. Она одной рукой отталкивает его, другой тянется к какому-то предмету и старается отползти, как раненое животное. Короткий пеньюар задирается, видна белая полная нога и полоска белья, врезавшегося в бедро (эта полоска теперь стоит перед его глазами как знак, перечеркивающий его мечты).
Он тянется к ней, но вдруг в ее руке блестит холодным глянцем что-то черное, и в ту же секунду звучит оглушительный гром — она стреляет. Пуля уходит в сторону поверх его головы, едва не задев макушку. Он бьет по ее руке, пистолет отлетает в сторону, кулак по инерции пролетает мимо и задевает ее голову. Ее голова отлетает в сторону, ударяется об острый выступ спинки кровати, едва прикрытый черной простыней. Она громко вскрикивает и, запрокинув голову, валится на пол.
Черная струйка крови, змеясь, вязко стекает по виску к уголку рта, пугая его густотой и медлительностью. Он не понимает, что случилось. Наклоняется к ней, пытается поднять. Ее голова безжизненно мотается из стороны в сторону, глаза закатились. Ему страшно, он кричит, как будто пытается разбудить ее. Но она не просыпается, не встает, не шевелится. Он кричит все громче и громче, кричит все слова, которые приходят ему на ум, но она не шевелится. Он готов на все, только бы она проснулась. Пусть она опять ругает его, говорит что угодно, только бы ее глаза смотрели на него, только бы меловая бледность не заливала ее щеки, только бы капля жизни проступила на ее лице.
Но все бесполезно, она неподвижна. Он понимает, что надо что-то делать… Надо позвать врачей, забинтовать голову, остановить кровь… Да, телефон, где телефон, скорее… Он хватает трубку радиотелефона, но не может включить его. Отшвырнув его, как бесполезную вещь, он мечется по комнате, не зная, что делать. Надо вызвать врача!
Он выбегает на лестничную площадку, звонит во все квартиры, но никто не открывает. Он сбегает этажом ниже, опять звонит во все квартиры, стучит что есть силы, но густая ватная тишина наступает на него. «Таксофон», — проносится в голове спасительная мысль, и вот он, перепрыгивая через несколько ступенек, мчится вниз, чтобы добежать до спасительной будки.
Он пробегает через двор, не замечая никого и ничего, бежит огромными прыжками, но ему кажется, что он движется слишком медленно, ведь она там одна и черная змейка все еще извивается на ее щеке… На улице его глаза выхватывают из вереницы пестрых лиц и фигур серебристый контур таксофона на другой стороне. Он бросается через проезжую часть, не думая ни о чем, только о серебристом металлическом ящике около входа в магазин. О серебристом ящике, который может ее спасти…
А потом… Потом противный пронзительный визг — и все. Страшная густая чернота, охватившая его, и ни одного просвета. Ни одного…
Алтухов отнял застывшие руки от лица. Да, все было так, теперь он ясно, до мельчайших подробностей представляет, как все произошло…
Он убил ее своими руками. Убил ее, значит, убил смысл своей жизни. Ах, если бы… Если бы он пришел раньше, до того, как она приняла таблетки, или пусть бы вообще не приходил в этот день. Пусть бы ее спас тот, кого она ждала. Пусть… Главное, что она осталась бы жить…