Девочки накормили её, и подъехал Джон. Он тоже был усталым, но застав Сирену дома очень обрадовался. Пока девочки убирали со стола и мыли посуду, он, отказавшись от ужина, ведь дома его ждали, увлёк её в разговор о нашумевшем убийстве:
– Слышал, ты только и успеваешь, что штамповать анализы, – сказал он вкрадчиво.
– Есть такое, – тряхнула тёмными кудрями мама Лили, с которой они будто были сделаны из разного теста, отличаясь не только внешностью, но и темпераментом, ведь Лили была спокойной и рассудительной, а Сирена всегда спешила, будто катастрофически опаздывает даже туда, куда её не приглашали, она бралась за несколько дел сразу и, что удивительно, справлялась с каждым, с утра она была на пробежке, а вечером занималась йогой, по выходным вела класс по латинским танцам, куда Жанна уже несколько лет пытается завести Анну, но та ни в какую не соглашалась. Она и с потерей мужа смогла справиться относительно легко, потому что была эмоциональной, но умела управлять своими эмоциями, умела замещать грусть позитивом. – А ты разве вовлечён в дело?
– Честно, не сильно. Я на подхвате. Знаю, что вы собрали некоторую информацию, а я готов сутками пахать, лишь бы раскрыть это жестокое преступление, но меня пока не берут в штат, – он скромно развёл руками, будто и правда стеснялся того, что “не дорос” до того, чтобы его воспринимали серьёзно. Даже сегодня после звонка из поселения Дилан прихватил своих ребят, но не его, будто не доверял. – Поэтому я пытаюсь вести расследование своими силами, насколько это возможно.
– Это опасно, Джон, – она тревожилась, не хотела поучать, но и промолчать не могла. – У тебя семья, будь осторожен. Знаешь, Джек такой же был, радел за справедливость, бросался грудью на защиту граждан, и что получил в итоге? Нет, – она замахала руками, – не подумай, я горжусь его поступком, ведь он тогда защитил других пациентов и медсестёр, но всё могло быть по-другому.
– Я знаю, Сирена, ты даже представить себе не можешь, как сильно я себя проклинаю, – горячно говорил он, теребя значок – как связь между ним и Джеком, ведь они оба служили в полиции и носили эти значки, – что не пошёл тогда на вызов с ним.
– Ты не мог и не должен был, то была не твоя смена, и даже не говори, просто не говори ничего, я знаю, для всех нас поступок Джека стал, – она запнулась, пытаясь подобрать слово, – значимым? Экая веха, к которой приходишь, когда чувства долга в тебе больше, чем любви к себе. Но если бы он не был таким самоотверженным, где бы он был сейчас?
Вопрос был риторическим, но Джон не хотел, чтобы разговор зайдя в зону грусти, так там и остался, поэтому отшутился:
– В кресле шерифа?
– Курил бы сигары и пил виски, – расплылась в улыбке Сирена, поддерживая Джона.
– Закинув ноги в ковбойских сапогах на стол!
– Да-да! Так и вижу!
Они стали громко смеяться, представив его, а отсмеявшись Сирена вновь напустила строгости в голос:
– У тебя есть прекрасная дочь, утончённая жена и очаровательнейшая мама, тебе есть к кому возвращаться домой.
Он покачал головой:
– Мне есть кого защищать, – они посмотрели друг другу в глаза, задержав взгляды на некоторое время. Каждый понимал, что Джон не просто так начал этот разговор. Повисла тишина, в которой было слышно как девочки переговариваются на кухне и как льётся вода, стучит посуда друг о друга. Можно было даже услышать, дыхание рядом стоящего или жужжащую муху, которую Джон ловко поймал, разрывая зрительную связь.
– Не заставляй меня нарушать закон, Джон, – нарушила молчание Эванс, – я не могу раскрывать результаты.
– Не раскрывай, – понизил он голос до шёпота, – просто намекни.
– Намекни, – передразнила она, усмехнувшись, и кудряшки запрыгали, как пружинки. – Не нравится мне это, но ладно, – она тяжело выдохнула и тоже понизила голос: – Животное, которое загрызло его, вероятнее всего – собака.
Джону, которого не взяли в патруль на лесной территории, не рассказывали, кого ищут. Но теперь он тоже знал. И почему требуется всё скрывать? Такое, по-хорошему, требовалось донести до каждого жителя.
– Какой же злой должна быть эта собака? Бешеная?
– Это и странно, что бешенства в крови убитого не обнаружено.
– Что же это значит?
– Не могу сказать.
– Я понимаю, – он кивнул, вкладывая в это движение понимание. Сирена и так сказала больше, чем должна была.