Порою среди фигур, истекающих из невидимых уст, встречались и такие, что восстали из могил с платками на лице.
И, замирая передо мной, они внезапно срывали свои покровы и голодным хищным взглядом пронзали мою душу. Леденящий ужас сковывал мой мозг, и кровь моя останавливалась подобно потоку, в который с небес низверглись каменные глыбы — внезапно в сердцевину русла.
Женщина пролетала надо мной. Я не видел ее лица, она отвернулась, и на ней был плащ из струящихся слез.
Ряженые плясали, ржали и не горевали обо мне.
Только Пьеро в задумчивости оглядывается на меня и возвращается обратно. Садится передо мной и всматривается в мое лицо, как в зеркало.
Он корчит такие странные рожи, вздымает руки и машет ими то медленно, то с бешеной скоростью, что у меня возникает таинственный порыв подражать ему, подмигивать, как он, подергивать плечами и растягивать уголки рта.
В это время его нетерпеливо начинают отталкивать в сторону напирающие сзади фигуры, и каждая из них жаждет предстать передо мной.
Однако все существа преходящи.
Они — скользящие на шелковой нитке перлы, отдельные звуки одной-единственной мелодии, истекающей из невидимых уст.
Это была больше не книга, взывавшая ко мне. Был явлен голос. Голос, требовавший от меня чего-то, чего я не мог понять, сколько бы ни бился. Он изводит меня жгучими непонятными вопросами.
Но голос, произносивший эти зримые слова, угасал, и угасал без отзыва.
У каждого звука, раздающегося в сегодняшнем мире, есть множество эхо, как у каждой вещи есть множество длинных теней и множество куцых. Но у этого голоса больше не было эха — уже давным-давно оно рассеялось и отзвучало.
И я до конца прочел книгу и еще держал ее в руках, когда мне почудилось, будто я ищу нужную мне страницу не в самой книге, а в своей голове!
Все, что вещал мне голос, что я с рождения носил в себе, было только скрыто и забыто и хранилось в тайне от моего сознания до сегодняшнего дня.
Я поднял глаза.
Куда исчез человек, принесший мне книгу?
Ушел?
Заберет ли он книгу, если она закончена? Или я должен вернуть ее ему?
Однако я никак не мог припомнить, сообщил ли он, где живет.
Мне хотелось воскресить в памяти его приход, но это не удавалось.
Во что он был одет? Старый или молодой? И какого цвета у него были волосы и борода?
Ничего, решительно ничего не мог я теперь воспроизвести.
Все портреты, написанные мной с него, неудержимо расплывались, прежде чем я мысленно успевал сопоставить их друг с другом.
Я закрыл глаза и надавил ладонью на веки, чтобы схватить хотя бы самую малую деталь в его облике.
Пустота, пустота.
Я остановился в центре комнаты и взглянул на дверь, как я это сделал раньше, когда он вошел, и начал воображать: вот он обходит угол, вот ступает на кирпичный пол, теперь читает дверную табличку «Атанасиус Пернат», а теперь входит. Напрасный труд.
Мне не удалось восстановить в памяти ни малейшего следа того, как он выглядел внешне.
На столе я видел книгу и мысленно представлял руку, извлекающую книгу из кармана и протягивающую ее мне.
Я даже не мог вспомнить, была ли рука в перчатке или оставалась обнаженной, молодая или морщинистая, украшена кольцами или нет.
И тогда меня вдруг осенила необычная идея.
Как будто она была внушена мне, и я был не в силах сопротивляться ей.
Я надел пальто, водрузил на голову шляпу, вышел в коридор и спустился по лестнице. Затем не спеша стал возвращаться к себе в каморку.
Я шел так же медленно, как он, когда поднимался ко мне. И, едва открыв дверь, увидел, что моя каморка погружена в сумрак. Разве не было еще светло, когда я только что выходил?
Сколько же времени я ломал себе голову, если не заметил, что уже давно стемнело!
И я попытался воспроизвести походку и выражение лица незнакомца, но ничего не мог вспомнить.
Впрочем, мог ли я добиться успеха, копируя незнакомца, если у меня не было ни малейшего представления о его внешности?
Однако вышло иначе. Совсем иначе, чем я думал.
Моя кожа, мускулы, тело вдруг обрели память, обойдясь без помощи мозга. Они двигались вопреки моим желаниям и намерениям.
Как будто мое тело больше не принадлежало мне!
Едва я сделал несколько шагов по комнате, как моя походка стала тяжелой и непривычной для меня.
«Это шаркающая походка человека, готового в любое время упасть», — сказал я себе.
Да, да, да, то была его походка!