Услышит мир мое дыхание.
Сегодня мир увидит огонь!
«Эпидеия»
Облака нависали налитой чернилами ватой, давя почти физически, и Прасфора ощущала это даже через полусон – туда они являлись крылатыми призраками сомнения, заставляющими ее, Прасфоры, маленькую фигурку метаться по темноте, упираться в дно, которое было и сверху, и снизу; теряться в этой темноте и снова находить себя, потому что ни одна чернота никогда не бралась из вне…
Впрочем, увидела затягивающие небо массивные тучи Прасфора только тогда, когда проснулась, тяжело задышала и посмотрела в окно. Облака, в отличие от всего остального, будто бы замерли на месте.
Девушка поправила свитер, пучок волос, посмотрела на задремавшего Альвио и вновь уставилась в окно. Голову раскололо на части, как старое зеркало – после небольшого дневного сна мир стал сам на себя не похож, искривился до боли в висках, во рту пересохло, а время и пространство запутались. Девушка пыталась сообразить, сколько она продремала. За окном барабанил дождь, его стальные удары почему-то казались чрезвычайно громкими.
Прасфора повернула голову обратно. Альвио уже приоткрыл слипшиеся глаза, тоже поначалу соображая, какой сейчас час, где он и что вообще тут делает. Еще полусонный драконолог поймал на себе взгляд Попадамс, снял очки, потер глаза и протянул:
– Дождь…
Прасфора улыбнулась – вопреки общему настроению, даже хотела засмеяться, но опять отвлеклась на дождь. Нет, все-таки он барабанил по стеклу совсем не по-детски: казалось, что даже поезд содрогался, будто бы с неба сыпался град валунов.
Драконолог заерзал и повторил:
– Нет, это что, правда такой дождь?
– Ты тоже чувствуешь?
– Если ты про то, что все словно дрожит – да.
Прасфора замерла.
– Да. Я про это самое.
И тут поезд затормозил так резко, что Альвио, только собиравшийся потянуться, полетел вперед, завалившись прямо на Прасфору. Немногочисленные пассажиры тоже повылезали со своих мест, заворчав, забурчав и заругавшись что есть мочи.
– И что это такое было?! – попытался встать драконолог, восстанавливая равновесие.
– У меня есть догадка, – Прасфора помогла ему подняться, – но я очень не хочу ее озвучивать.
Поезд встал, дождь барабанил, а пол все еще нехорошо дрожал – и даже за возмущениями пассажиров слышен был скрежет магических механизмов, ставший не привычным, слегка убаюкивающим, а раздражающе-разлаженным.
Пока Прасфора и Альиво поднимались, в вагон ворвалась госпожа Батильда, гордо перешагивая через еще не успевших подняться людей.
– Что вы тут разлеглись! – возмутилась она. Потом взглянула на Попадамс. – А, впрочем, здесь еще и вы, так что ничего удивительного.
– Вообще-то, – вмешался драконолог, – мы как раз пытаемся встать. Если вы не заметили, то поезд…
– О, я-то прекрасно заметила! Вы думали, он остановился просто так?
– Даже не представляем…
– А я-то видела, почему он остановился! Поднимайтесь шустро и скорее наружу. Это все ваша война.
У Прасфоры внутри совершенно точно что-то екнуло. Будто свинцовый грузик оторвался и с громким хлюпом утонул в глубинах души, пустив круги по воде. Девушка хотела было спросить: «уже?», но так и не собралась – не хватило сил, да и Батильде с ее идиотским фиолетовым шарфом ничего говорить не хотелось.
Когда они побежали к выходу из вагона, пассажиры, интерес которых разгорелся с новой силой – мол, что это там такого, что ради него бегают, и каким боком тут война? – засуетились, поспешив следом.
Несмотря на все старания журналистки, Прасфора выбежала на улицу первой – дождь забарабанил уже по макушке, а земля так и не переставала подрагивать. Девушка огляделось – до горного города было рукой подать, вдалеке виднелись главные ворота, раскрытые настежь. Сначала Попадамс не поняла, что так привлекло ее внимание, а потом пригляделась и увидела, как из ворот стройным рядом вышагивают глиняные големы.
– О нет, – пробормотала она.
– О да! – возразила Батильда. – Нам срочно нужно туда!
– Нет, туда нам точно не нужно, вы что, ополоумили…
– Нет, – внезапно для себя сказала Прасфора – совершенно точно не собиралась этого говорить. – Она права. Нам правда нужно туда. Под землю.
Это было абсолютно нерационально – девушка понимала, но откидывала пресловутую объективность куда подальше; вперед манило иррационально, происходящее там казалось куда более важным, чем все остальное. Прасфора чувствовала, что должна кому-то: должна огромной погибшей драконихе, бесконечно-белым черепам с пустыми глазницами, Тедди и, конечно, больше всего самой себе. Сделать хоть что-нибудь, чтобы не пожалеть – все-таки, лучше в очередной раз удариться о лед и расшибить голову, чем корить себя за то, что ледяная корка была такой тонкой, а ты так и не попробовала.