Прасфора услышала. Испугалась пуще прежнего. Нет, дядя, только не сейчас…
– Тогда я прямо сейчас пойду и доложу ему об этом! И об этом, – он убрал руку от носа, – тоже!
– Куда же вы теперь пойдете, господин Испражненц. Правильно – никуда. Точно говорил Барбарио – от вас ничего хорошего. Вы сами – ничего хорошего…
– Но я столкнул эти бочки, когда вы не смогли! – взбрыкнул самозванный император. – Когда вам не хватило духу!
– Потому что вы последний идиот, – Попадамс ударил еще раз. На этот раз, Испражненц успел закрыть лицо руками. Но не заметил, как сильнее засвистел ветер – Хюгге подвел его к краю.
А вот теперь точно начался повод для паники.
– Но я… я… я важная персона в Хмельхольме! И я пожертвовал двух големов!
– О да, императорский вклад.
Хюгге подошел вплотную. Расставив руки, как Прасфора, Испражненц вцепился в обшивку.
– Что вы собрались делать?..
– То, что должен был. И тогда, и сейчас, – даже хилая бородка, неухоженная поросль кустарников дяди Прасфоры, сейчас казалось Фюззелю угрожающей.
– Вы же не будете…
Хюгге придвинулся в Испражненцу вплотную – нос в нос.
– Я убивал грифонов, – он не сказал это, а будто очертил дыханием. – Я убил всех их.
– Нет, вы же не собираетесь…
– А вы – куда хуже.
Хюгге Попадамс со всей силы толкнул Фюззеля. Тот не удержался и полетел вниз, рассекая воздух, приближаясь к земле. Не успел открыть предохранительный ранец, потому что не запомнил, как – зачем ему, без пяти минут хозяину грандиозной сети таверн, это знать? Он даже закричать толком не успел, только проклял все и вся. Потом ему показалось, что за спиной раскинулись огромные зеленые крылья – Фюззель Испражненц рассмеялся, вкушая свой триумф, взмахнул ими – ничего, что они оказались рваными, – сделал рывок, еще, еще, еще…
А потом мир поглотила обжигающая тьма, и только золотистая корона освещала этот мрак, из которого нет возврата – да и та погасла слишком быстро, на поверку оказавшись обычной безделушкой.
Хюгге смотрел вниз до тех пор, пока Фюззель не скрылся в бушующем пламени. Потом тяжело вздохнул и подбежал к Прасфоре, которая непонимающе сидела, обмякнув.
– С тобой все в порядке? – он потряс девушку за плечо.
– Вы только что столкнули его…
– Мне не первый раз пришлось убивать, – перед глазами Хюгге вспыхнул и мгновенно погас тесак. – Но теперь – точно в последний.
Девушка успокоилась.
– Боюсь только, – замялся дядя. – Это бремя переляжет на твои плечи.
– В каком смысле?
Попадамс стянул что-то сплющенное наподобие рюкзака. Такое же, что торчало на спине Испражненца, примитивный аналог парашюта, который император яростно дергал в первые минуты падения.
– Держи, – сказал дядя без лишних слов.
– Что это?
– Просто держи, наденьте на спину и дергай вот эту веревку, когда все сделаешь. Ты хотела остановить войну. Боялась, что не сможешь, потому что это просто ты – но ты сможешь. Я скажу тебе, как. Просто… просто…
Он прошептал ей на ухо.
– Но тогда они все погибнут! – вскрикнула Прасфора. – Я так не могу. Ведь тогда, тогда… будет как с грифонами.
Девушка похолодела. Хюгге улыбнулся и похлопал ее по подобию рюкзака на спине.
– У них тоже есть это, у всех. Они справятся. Они ведь не Испражненц.
Девушка задумалась.
– Прасфора, единственная просьба. Последняя, – дядя вдруг опустил глаза. Не дожидаясь ответа и ничего не объясняя, подошел к краю, за которым свистел холодный ветер. К краю, с которого только что свалился Испражненц.
– Толкни меня.
– Что?!
– Я прошу тебя, сделай это. Просто я не знаю… не знаю, как быть дальше. Нет другого выхода.
– Но вы же… это же…
– Этой мой окончательный выбор. Теперь точно, – он улыбнулся. Борода стала еще более жиденькой. – Ради грифонов, ради той драконихи. Ради меня. У моей истории ведь и не может быть другого конца, призраки не оставляют меня. Я так часто слышу, как хлопают их крылья, это загробное шуршание… И они не отпустят меня, какой бы выбор я не сделал. Какой бы, кроме этого.
Прасфора замерла в оцепенении. Вот так взять и толкнуть родного дядю за грань… и пускай он творил страшные вещи, но это ведь не повод выпускать наружу свою черноту, делать то же, что тогда, в пещере, совершил Кэйзер с драконихой – убивать.
В глазах дяди читалась мольба и твердая решимость – сталь со слезами.
– Дядя Хюгге, – прошептала она, подходя ближе. – Простите.
– Не извиняйся.