- Подбери... Отдашь в Москве, - сказал бешир.
- Кому?
- Найдешь кому, если жить хочешь... Тебе сообщаю. Нас навели на полевой банк, который вез деньги контрактникам в Шали. Мы взорвали бронеавтомобиль. Ну, как там... я сказал тебе... выволокли деньги и финансистов, потом взорвали. Федералы списали банкноты, указав сумму побольше. По акту и в крупных купюрах на замену получилось столько, что уместилось бы на двадцати "Уралах". Это была совместная операция. Мы имитировали диверсию. Федералы - списание. Свою половину возмещения э-э-э... погибших банкнот мы просили превратить в доллары. И что получили? Меченые сотенные в твоих цинках... Зачем метили? Кто? Как смотреть в глаза людям, которые ждали их? А если бы мы расплатились ими? Что было бы потом? Резали бы потом друг друга...
- Я получил цинки, денег не видел.
- Знаю, что не видел. Попробовал бы... Скажи тому, кого найдешь в Москве, что мы расстреляли финансистов из полевого банка. И скажи, что до твоего прибытия. Ты в этом убедился. У нас есть человек в Москве, который предупредил, что доллары будут зацарапаны. Зачем нам было тех пятерых кормить? Работать не умели, квелые, годились только деньги считать... Скот пасти или по дому работать не могли. Никто не купил бы их. Словом, застрелили. В назидание. Пусть их начальники найдут предателя и выдадут нам. Разговаривать с нами... Ха! Может, ты его и доставишь, смелый?
- А если предатель здесь? - спросил он.
- Молодец, совсем герой! Правильно думаешь, военный человек. Мы тоже думаем. И догадку проверим... На твоих глазах. Расскажешь в Москве тоже.
- Кому?
- Главному. Пойдешь по цепочке, начнешь с того, кто тебе обещал заплатить за перевозку. Голова есть на плечах? Думай, старайся... А то отлетит. Жжик! - Бешир изобразил рубку шашкой.
Подряд на обратную дорогу вытанцовывался.
- Деньги?
- Две штуки. Капустой, - сказал верзила.
- Поладили, - ответил он. - Куда теперь?
- Надень мешок. Так. Дорогу не запоминай, это жизни стоит, - ответил бешир. - Меня зовут Макшерип Тумгоев. А тебя?
Не задумываясь, он ответил из-под мешковины:
- Милик.
- И все?
- И все.
- Тогда повтори, как зовут меня.
Назвавшийся Миликом повторил.
- Опять молодец. И помни: в Москве мое имя не меняется. В отличие от твоего...
Милик услышал писк электронного набора кода, скрежет бронированной двери. И опять лифт, теперь вниз. На несколько секунд донеслись слабоватые кухонные ароматы, музыка и громкие голоса - вероятнее всего, с киноленты.
Спуск длился дольше. Он насчитал двадцать одну секунду. Ехали только вдвоем. И другой шахтой. Видимо, иногда она выходила из скалы наружу слышались удары и посвист ветра. Даже электромотор гудел по иному.
Непросохшее одеяло на плечах завоняло за это время всю кабину.
Мешок снял Шепа Исмаилов, обогнавший их каким-то другим спуском.
Но перед этим, едва раздвинулись двери кабины, женский голос успел по-русски сказать:
- Ну и вонь... Что за чучело?
- Курьер, сестричка, - сказал Тумгоев. - Тот самый.
Сестричка имела миндалевидные глаза, тоже зеленоватые и рысьи, а об остальном обличье приходилось догадываться. Черный крепдешин кутал лицо и обволакивал туго стянутые, судя по тому, как на голове лежала ткань, волосы. Отделанный бахромой другой конец траурной шали ниспадал на грудь. Черный же хитон, поверх которого внакидку висел шиншилловый свингер, почти закрывал подолом носы лакированных туфель - темно-синих и без пятнышка грязи.
Прилетела на воздусях? На каких же? Или живет здесь?
Удивляло и другое: чеченки лицо не скрывали.
- Как дома? - спросил Тумгоев.
Нет, значит, не живет. Есть вертолетная площадка? Или привезли на машине? Скажем, в американском суперджипе "хаммер"?
- По-старому... Карамчян передает...
- Кругом и вперед, - скомандовал Милику Исмаилов.
- Заходи в лифт, сестричка, пока открыт, - успел услышать курьер. Побудь в моей комнате. Объявлен сбор и...
Дальше он не понял. Бешир закончил фразу по-чеченски. Или по-аварски? А может, на ингушском?
Райский уголок населяли эти люди! Шепа Исмаилов провел его к обрыву. Внизу простирался желто-коричневый лес с редкими пятнами зелени. Опушку срезало пересохшее, серое из-за растаявшего на нем снега речное русло, покрытое галькой вперемешку с песком. Лесу хватило земли, чтобы удержаться корнями, лишь до первого кряжа. Дальше вздымались голые, побеленные снегом клыки второй, третьей и ещё неизвестно скольких гряд, вонзенных в небеса. Там, в синеве, оставленный самолетом белый след распадался теперь на легкие перья.
Цепочка разведывательного дозора в открытую, без опаски преодолевала русло со множеством проток. Маскхалаты, обшитые под погодную неустойчивость черными и коричневыми лентами, почти не выделялись на фоне леса. Милик подивился вооруженности. Высший класс: из полутора десятков бойцов две трети тащили гранатометы. Броня для таких четырех, пальнувших вместе, картон. Взвод спецназа после полного залпа - готовая к транспортировке смесь грузов "200" и "300". Имелся и "Шмель", ручной огнемет, - выжигать укрытия, высвечивать позиции и подавать световые сигналы.
Топали, конечно, с ночной вахты. Ступали тяжело. Лоскутное обрамление маскхалатов лохматило ветром.
Сейчас сдадут арсенал, сбросят сбрую и врежут по двести граммов, подумал Милик с завистью. Он всегда считал, что большинство людей рождается именно для войны. Нужен лишь повод, чтобы однажды они догадались об этом. Скажем, как он когда-то. Что проще? Наставил ствол и - взял что приглянулось. Хоть ту глазастую, сестричку долговязого. Или Алену Апину.
- Тихо здесь, - сказал он Исмаилову. - Хорошо. Что за река?
Шепа бросил на землю куртку, которую держал под мышкой.
- Не знаю, - соврал. И добавил: - Садись. Посидим. Скоро начнется.
- Что начнется?
- Чему будешь свидетелем. Тебя за этим привели.
По рассасывающемуся следу, оставленному самолетом, Милик определил, что он находится с противоположной стороны кряжа или горы по отношению к тому месту, где его поднимали на лифте. Это первое. Далее, его вводили в гору с более высокого уровня, поскольку поднимали, скажем, на восемь этажей, а опускали в два раза дольше, допустим, на шестнадцать, если скорость лифтов одинаковая. Почти до реки. Это - второе. В-третьих, он находился на той стороне укрепленного муравейника, где ходят усиленные дозоры. Стало быть, непредвиденного ждут именно здесь.
Но тогда с этим не сходился артиллерийский налет - обстреливали противоположную стороны горы или кряжа, а ведь с того направления никого, кроме их московско-моздокского каравана, не ждали. В чем дело?
Хотелось бы ему пройтись с экскурсией по внутренностям муравейничка... А река, вне сомнения, не Сунжа. Сунжа в Дагестан, к Каспию течет. Эта другая. За гребнями, может, и Чечни-то нет, вообще российская граница, скажем, с Грузией, и артиллерию оттуда не развернешь. Потому и самолет-разведчик в недосягаемой для "гоги" выси над грузинской территорией?
- Теперь смотри, Милик, хорошо смотри! - шепотом прервал Исмаилов его догадки, может, и пустые. И бормотнул самому себе: - На узу билля!
- Велели смотреть, посмотрим... На узу билля, - собезьянничал курьер.
- Молодец, - похвалил боевик. - Знаешь, что это?
- Что же?
- Означает: прибегнем к Аллаху!
Тумгоев в высокой каракулевой папахе и ещё пятеро в таких же рассаживались на желтоватом в коричневых разводах ковре, сноровисто раскатанном убогими лопоухими пареньками - по виду, славянского происхождения. Полусогнувшись, эти пареньки, весьма обтрепанные, трусцой разнесли ещё и по рыжему молитвенному коврику для каждого.
Когда правоверные кланялись, обращенные к небу спины в латаных овчинах походили на панцири морских черепах.
Неожиданным стало появление Кащея. Старикашка совершал вынос "этюдника" в сопровождении двух боевиков, которые тянули ноги и вышагивали наподобие ассистентов при знаменосце. Гребенской приоделся - на нем были кубанка, пиджак размером больше, чем следует, отчего Кащею пришлось засучить рукава, и кавказская гимнастерка с мелкими пуговками. Штанины потертых солдатских брюк, на которых, наверное, из-за набедренных карманов не нашлось места для лампасов, гармошками налезали на грязные, потерявшие цвет кеды без шнурков.