Нина Ивановна много гуляла по лесу, наслаждалась одиночеством и общением с такой роскошной в это время и такой богатой здесь природой.
Домой она возвращаться не могла; Качалин ей сказал: «В Москве Трахтенберг, он–то уж учинит за вами охоту». И советовал пока жить в лесу и от него, Сергея, не отрываться».
Иногда вечером заходила к Николаю Амвросьевичу. На столе у него лежали листы бумаги, он рисовал и вычерчивал фрагменты какого–то здания. Как–то Нина Ивановна спросила:
— Это будет ваша новая фабрика?
— Пристройка к дому. Вот к этому дому хочу пристроить блок, в котором можно было бы жить с относительным комфортом.
— Вас просил об этом Аверьяныч?
— Да нет, я сам ему предложил. Сказал, поживу тут у вас год–другой, а потом пристройку со всей мебелью ему оставлю. У него два сына, лишняя площадь не помешает.
— И вы тут будете жить два года? И Соня согласится?
Николай Амвросьевич уставил на собеседницу насмешливые веселые глаза, сказал:
— Я буду жить в лесу до тех пор, пока и вы будете здесь. А Сережа мне сказал: Нину Ивановну мы тут подержим. В город ее пускать опасно. Вот так, милая и бесценная Нина Ивановна. О вас пекусь больше, ну а если увижу, что мое общество вам не в тягость, и я поживу тут, где–нибудь рядом.
Нина Ивановна опустила глаза. Поняла иносказание, под сердцем теплой волной разлилась радость. Собралась с духом, заговорила:
— Да, конечно, Соне тут хорошо. Мы сейчас все надеемся: она вскоре встанет, а там и совсем пойдет. Аверьяныч — кудесник, я поражена его искусством.
— Соня домой поедет, в Израиль. Вот поправим ей ноги, и — поедет, — заявил Николай. И добавил:
— Я так решил. Пусть она живет дома.
Вошел Евгений, старший сын лесника, достал из кармана блокнот, стал докладывать:
— Составил график работ, сегодня из города прибывают две бригады: бетонщиков и плотников. С обеда приступают к делу.
— А столяры? Отделочники?
— Прибудут завтра. Материалы завезет прораб и возглавит стройку.
— Хорошо. Но темпы должны быть скоростными. Работать в три смены. Пусть поставят фонари, сделают дневное освещение. А где жить будут?
— Заказал два вагончика на тридцать человек.
— Хорошо, Женя. Поручаю вам общее руководство.
Нина Ивановна, всю жизнь имевшая дело с цифрами, но знавшая, что такое темп работ, теперь с восхищением наблюдала за делом практическим. С двенадцати часов как по военной команде началась стройка. Прибыл экскаватор и стал копать траншеи под фундамент. Одна за другой подходили машины с цементом, лесом, кругляком. Пристройка планировалась деревянной, и плотники с ходу принялись нарезать сруб. Обстругивать бревна не пришлось, их подготовили на складе. Подошла бетономешалка, и к вечеру уж была готова первая партия бетона…
— Деньги творят чудеса, — думала Нина Ивановна, гуляя по лесу, а потом снова и снова подходя к стройке и наблюдая, как работали мастера. Они все были молодые, ловкие и даже непосвященному человеку было видно, что класс их мастерства был высокий.
Ночью фундамент был готов, и Нина Ивановна могла определить размеры возводимого помещения. Это был второй такой же дом, как у лесника, но только оконные и дверные проемы шире, и под домом прорывалось подвальное помещение под гараж, котельную и склады.
Осень выдалась как на заказ. Холода подкрадывались постепенно, не тревожа тихой, золотой и трепетной погоды. Аверьяныч, оглядывая небо, говорил:
— Надо же — какая благодать! У нас в сыром и ветреном краю такая осень — редкость. Будто бы на моей памяти и не было такой.
Соня поправлялась на глазах. Как только она при помощи Аверьяныча стала ходить по комнате, лесник вырубил для нее красивую палочку, подавая, сказал:
— Ну а теперь — марш на улицу. Дома–то засиделась больно.
Николай Амвросьевич вывел ее на крыльцо, а отсюда на руках снес на землю. И она пошла. И шла, не опираясь на плечо мужа, а лишь припадая на палочку. Платком вытирала слезы. А они все текли и текли по ее горячим, воспаленным от радости и волнениям щекам.