Керим доллары не отдавал, и тогда Павел приказал двум бойцам:
— Расстрелять звереныша!
— Нет! — закричал Керим. И рванулся к внуку, обхватил его руками, кричал: — Нет!.. Я отдам доллары.
Внука у него снова отняли, а он пошел в домик и вынес оттуда второй чемодан, — побольше первого. Павел открыл его, и тут были туго уложенные зеленые бумажки.
— Золото! — закричал Павел. — Золото, говорю!
И рванул за руку подростка, толкнул его и вскинул пистолет.
— Нет! Нет!.. — снова закричал Керим и выставил вперед руки. — Не убивайте внука. Не убивайте!..
Взял у стены дома лопату, пошел к камню–валуну, стал копать. И вскоре вытащил из–под камня целлофановый мешок, бросил его к ногам Павла. Привлек к себе внука, заплакал. Плакал он громко, навзрыд, тело его содрогалось в рыданиях. Павел толкнул его перед собой и повел ко всем остальным. Тут он приказал еще раз всех обыскать, а затем разрешил войти в домик и подземелье, взять вещи и убираться к себе домой. В этот момент к нему подошла Александра.
Павел показал чемоданы, целлофановый сверток:
— Кажется, все выбили.
— Хорошо. А с ними что будем делать?
— Людей отпустим, а завод подожжем.
— Не согласна, — жестко сказала Александра. — Они преступники, травили русских людей — всех на распыл!
— Как? — не понял Павел.
— А так! Ту–ту–ту…
Александра повела перед собой автоматом. Павел улыбнулся, мягко проговорил:
— Антон против смертоубийства. Мы только тогда лишаем жизни, когда на нас с оружием нападают. Таковы правила «черных ястребов».
Глаза Александры сузились, потухли.
— Ладно. Согласна. Пусть ребята поджигают.
Павел послал бойцов, приказал запалить все объекты. И уже через несколько минут из дверей подземелья показался дым и раздались крики людей; они выбрасывали из подземелья свои вещи, тащили матрацы, одеяла… Крики усиливались, кто–то завопил:
— Спирт горит! Спирт!..
Наши ребята побежали к своим мотоциклам, кто–то завел две легковые машины, поехал к месту, где был ранен Антон и куда успела вернуться Александра. Кавказцы бежали к реке, туда их уводил Керим, там были лодки, наспех сколоченный причал. Раздался взрыв… Один. Второй… Пламя охватило все постройки, черный дым метнулся высоко к небу.
— А теперь — по коням!..
Это «по коням!» она придумала сама, и откуда пришла к ней эта лихая команда дедов, она не знала, и откуда взялся ее командирский пыл, тоже не знала, да и в эту горячую минуту ни о чем подобном она не думала.
Костю посадила к Павлу на мотоцикл, а пашиного товари- ща — на машину Антона, махнула рукой и кинула свое тело на мотоцикл. Скорость она взяла большую, машина ревела под ней и вот–вот готова была оторваться от земли, зоркий глаз скорее угадывал ровную полосу дороги, а ручка газа, казалось, сама поворачивалась книзу, подавая мотору все больше горючего. Мельком взглянула на спидометр: стрелка, подрагивая, показывала цифру 110. «Вот это скорость!.. Это моя скорость!..»
Назад она не оглядывалась, знала, что «черные ястребы» любят быструю езду и признали в ней своего командира.
В Сосновку влетели с треском и грохотом, но жителей этот треск не беспокоил и не раздражал. Они знали: это «черные ястребы» вернулись с боевой операции, а «черные ястребы» — это их дети, они борются за справедливость и за честь Родины.
Никто еще не знал, что Антон, всеми уважаемый командир «ястребов», как раз в эту минуту простился с жизнью.
Он умер в больнице во время операции.
В Сосновке, не останавливаясь, ребята разъехались по домам, заперли мотоциклы в гаражах, переоделись. Они знали, что за ними могли послать погоню, а потому все разошлись по огородам, садам, помогали родителям убирать урожай. Если бы к ним и подошел какой–нибудь милиционер из чужих, приезжих, никто бы не признался, что был где–то на боевом задании, а местные жители их не выдавали. Кроме того, сосновские власти их защищали, особенно милиция, которая по несколько месяцев не получала зарплату, и ребята ее подкармливали. В последнее же время ненависть к режиму в народе была так велика, что никто и не пытался ловить «черных ястребов». К тому же и не было на них никаких жалоб от тех, кого они «поузили». Преступники сами не любят огласки, а потому рады бывают, что отделались деньгами.