— Но что же мы задумали?
— А-а… Сергей, не надо из меня делать идиота. Шахт может ошибаться, но идиотом он никогда не был. Сегодня я ошибся, и очень сильно, но завтра Шахт может сделать для вас все, что надо. Вам нужны деньги — Шахт вам даст деньги. Шахт не такой жадный, как Сапфир. Этот Сапфир сидит на своем миллиарде и верит, что унесет его туда… в могилу. Нет, туда еще никто не уносил деньги. Я могу попросить, чтобы мне, когда я окочурюсь, оставили вот эти золотые красивые часы. Мне их оставят. И они некоторое время будут идти, но потом встанут, и я уж не смогу их завести. Но зачем я все это вам говорю? Если уж вы что задумали, вы будете делать. Но я успел заметить, что у вас, Сергей Владимирович, хорошо пристроена голова. Она у вас на месте и умеет оценить, что бывает плохо, а что хорошо. Положим, вы меня прикончите здесь и оставите в лесу. Что вы из этого получите? Ничего! А если я скажу, что Сапфир имеет не миллиард, а четыре миллиарда долларов, и Шахт знает, где они лежат, и Шахт знает, как их оттуда выманить? Ну, положим, не все, а часть, — к примеру, полмиллиарда и даже больше. Вам что, будет плохо?.. Ну, вот: я уже кое–что сказал, а вы теперь будете думать. Вы мне говорили, что вот этот человек, который сидит сзади меня — бывший министр. Если кто–то его ставил министром, значит он умный и может знать свою выгоду. Попроси его — и он тебе скажет, что Шахт говорит дело.
И Шахт замолчал. Он ждал, что скажет ему Сергей, но тот молчал и продолжал ехать медленно, что особенно не нравилось Шахту. Ему казалось, Сергей смотрит по сторонам и выбирает место, где бы его прикончить, а затем прикопать.
И он почти закричал:
— Что молчишь? Я буду делать деньги, а ты молчишь!
— Да, вы мастера делать деньги. А что Сапфир загреб не один миллиард, и ты знаешь, где он хранит свои миллиарды, — это хорошо. Только он имеет не четыре миллиарда, а шесть с половиной. У него за границей куплено двенадцать домов, шесть из них в столицах Европы, и везде он держит прислугу. Об этом ты пока молчишь. И о том, что на твое имя он записал три дворца, две виллы и яхту, купленную в Греции у вдовы миллиардера Онассиса, ты тоже молчишь. И сколько плывет на твои счета от акций Лесных братьев, называемых еще и Кареллесом, — тоже молчишь. И сколько ты получил от Сапфира за то, что вывел его на нужного человека из «Атоммаша» и помог ему оформить полмиллиардную сделку — и об этом молчишь. И о многом другом молчишь. Но ты как и все твои соплеменники, одно обстоятельство всегда упускаешь, а именно: русский человек и прост и доверчив, но все это до того времени, когда нужда крайняя приспеет. А если уж приспела…
Качалин вынул из нагрудного кармана пачку бумаг, потряс перед носом Шахта:
— Вот он, крючок, на котором вы со своим шефом давно у меня сидите. Тут все сделки по теплоходам, все главные доверенности Сапфира, распоряжения о выдаче взяток государственным чиновникам и прокурорам, судьям, милицейским начальникам и даже четырем послам иностранных государств.
Сергей положил бумаги в карман.
— Есть у меня и письма Сапфира с благодарностью за совершение незаконных сделок, и ваши малограмотные записочки своим людям в Москве и гнусному питерскому начальнику господину Супчику. И многое другое у меня есть, а вот что я буду делать с этими документами — это тайна. И ее пока скрываю даже от своих друзей.
Он посмотрел в зеркало и перехватил обиженный взгляд Нины Ивановны: она была потрясена откровением Сергея, но ей было обидно, что все это он не сказал ей раньше. Видно, не совсем доверял.
Саша буйно радовалась. Сергей оказался самым умным, он всех обманул, перехитрил — таким она и хотела его видеть.
Николай же Васильевич был так же потрясен услышанным. Сергей все больше раскрывался ему, как человек проницательный, мудрый и необычайно смелый. Он проник в логово страшного врага и орудовал там как настоящий разведчик, и так ловко дурил и Сапфира, и Шахта, что даже Штирлиц мог бы ему позавидовать.
Счел нужным сказать:
— Сейчас эти документы докладывать некому — у нас нет ни государства, ни правительства, но придет время…
— Отчего же? — возразил Сергей. — Я и сейчас найду для них ходы и выходы. Есть пресса, жадная до сенсаций, есть и оппозиция… Наконец, люди дотошные, любящие погреть руки у костра. Буду со всех сторон обстреливать эту гнусную шайку. А если ты от нас оторвешься, то есть сбежишь, возьму на прицел и тебя.