А стайки и ряды эвкалиптов все бежали и бежали навстречу путникам. Местами они стояли редкими и небольшими группами, и чудилось, будто они поссорились и хотели бы подальше отбежать друг от друга.
Не удивлялся ничему один Шахт, этот говорил без умолку.
— Вам кажется, вы прилетели в Стамбул или Вену… Да, конечно, Перт — большой портовый город, но Австралия до сих пор еще большая загадка. Это самый маленький на свете континент и дальше всех удален от центров цивилизации. Города тут игрушечные, а люди как сонные мухи, и приезжему человеку кажется, что никто тут не знает, что надо делать и как надо жить. Вы видите домики — вон домик под железной крышей, вон под красной черепицей, а зачем он тут, кто его построил на отшибе и не посадил хотя бы маленького деревца, и не сделал забор? Вам никто и ничего не скажет. Здесь вы увидите много такого, что вам никто не объяснит, и на вопросы зачем и почему только пожмут плечами. Австралия! — одно слово. Людей тут на всем огромном пространстве меньше, чем в Токио, и чуть больше, чем в Москве. Национальностей нет, вам никто не скажет: ты антисемит, а ты русофоб. Вот это главное. Ты можешь ехать в трамвае и не бояться, что тебе дадут по очкам. Это как раз то, ради чего мой шеф Сапфир и я сюда приехали. А если спросите: почему Перт? Почему залезли туда, где ветер, где часто бывает шторм и всю зиму льют дожди? Зачем вам это?.. А это, чтобы подальше от глаз. Подальше от всего, что зовется Россией. Сегодня там хорошо, там есть Гайдар, Шахрай и Черномырдин, — наши люди! Но завтра придет ЦК и тебя позовут на Лубянку. Про Лубянку расскажу вам анекдот. Идут по этой площади два еврея, старый и молодой. Так этот молодой спрашивает у того, что старый: где тут госстрах? Старый повертел головой, посмотрел вокруг и сказал: госстрах — не знаю, а госужас — вот… И показал на желтое здание КГБ. Вот мы и решили: если уж ехать, то подальше от этого желтого здания. В Ленинграде тоже есть такой дом, но цвета серого, как вон та туча, что валится на нас с океана. Ну так вот, мы решили от него подальше. Двинули туда, куда даже и наша очередная волна эмигрантов не докатится. Среди наших тоже много сволочей. Сегодня он ничего, смеется и говорит: привет, привет, а завтра он обозлится и катанет «телегу» туда — в госужас. Расскажет им, где ты взял деньги и купил в Тель — Авиве дом. И посоветует взять тебя за штаны и как следует потрясти. И тебя возьмут за штаны. Кто–кто, а я своих людей знаю. Потому и решил: если уж ехать, то туда, где дует ветер и как из бочки льют дожди.
Однако город по мере того, как в него втягивалась машина, все больше походил на город, и фасады домов, и широкие окна, и двери в стороне от витрин магазинов — всё, как и в городах европейских или на окраинах Стамбула, Бухареста, Александрии. Тут не было какого–то одного строгого стиля, указания на одну известную национальность — была смесь орнаментов, пестрота и вольность лепки и архитектурных украшений. Надписи на языках английском, французском, испанском. Одно было общим для окраинной улицы: двух–трехэтажность построек, малолюдность и благодушие собак, которых, впрочем, было тут немного.
— Завернем в банк, а уж потом повезу вас в отель, — сказал Шахт, показывая всем видом своим и настроением, что человек он тут свой и что путешествие обещает им много приятных сюрпризов и радостных открытий.
В банке Шахт в сопровождении Качалина прошел за стеклянную полустенку, быстро отыскал директора и, представляя ему Качалина, сказал:
— Наш, питерский. И эти все — наши.
Говорили на русском. И выговор директора был чистым, русским, если не считать густой картавости и проглатывания некоторых согласных и даже целых слов.
— Сколько вы скажете, сколько скажете, — разводил руками директор банка, который при знакомстве низко поклонился Качалину и всем остальным, но имени своего не назвал.
Шахт повернулся к Сергею:
— Все деньги брать не советую, возьмите столько, сколько вам потребуется.
— Да, да, мы возьмем по десять тысяч. Нам, надеюсь, хватит.
По чекам, выписанным Шахтом, взяли по десять тысяч долларов и на той же машине, — шофер их ждал, — поехали в центр города, в гостиницу. Остановились у небольшого трехэтажного дома, над входом в который подковой нависала надпись по–английски — ее перевела отлично владевшая английским языком Нина Ивановна: