Заговорил узбек:
— Девочки, вы давно приехали? Вы туристы или как?
— Мы приехали к знакомому человеку, мы его родственники, — отвечала Нина, стараясь быть спокойной. Говорила узбеку, а смотрела на Сашу, как бы подбадривая ее и убеждая взглядом в необходимости сохранять самообладание до конца, до самого того момента, когда приспеет пора действовать.
— А вы не хотите ли заработать?
Узбек говорил на чистом русском языке, и по складу речи, по деликатности обращения было видно, что он человек грамотный — может быть, работал в России чиновником или в науке.
— У нас тут клуб, всякие игры…
— Какие игры?
— Ну… разные. Бывают танцы, маленькая рулетка, карты…
— Мы ни в какие игры не играем.
— А кто ваш родственник?
— Гиви Шахт, Семен Сапфир, Николай Амвросьевич Бутенко.
Умышленно называла все имена, надеясь на то, что узбек знает кого–нибудь и не захочет с ними ссориться.
— Прошу отпустить нас. И немедленно.
— Вы говорите одна. А ваша подружка — она что, глухонемая?
— Это моя дочь. Она еще девочка, ей четырнадцать лет.
И эти сведения сообщала с умыслом. Нина Ивановна уже догадывалась, куда они попали и чего от них хотят.
— Мы обе больные. У нас СПИД.
Нина пошла в атаку: чем–нибудь, а запугать этого негодяя.
— Ну, ну, — не надо нас пугать. У нас есть врачи, проверка. Мы серьезное заведение.
— У вас больница? Но мы имеем своего врача.
Узбек кивнул Нине Ивановне, улыбнулся.
— Вы напрасно это… разводите фантастику. Мы народ серьезный, с нами надо по–хорошему. Вы не знаете нравы портового города. Вам еще повезло…
Нина и Саша заслушались и не заметили, как сзади им под нос поднесли баллончики и прыснули белесовато–дымчатыми струями: обе они задохнулись и потеряли сознание. Очнулись в разных комнатах: возле Саши стоял узбек, а в дверях маячил силуэт толстой цыганки. Негромко она говорила по–английски:
— Хорошо бы эта девочка была спокойной. Я к ней пошлю Атарсиса. За невинную и несовершеннолетнюю он дает сто тысяч. Представляешь, Ахмет: сто тысяч!
Знание английского языка еще раз послужило Александре. Она окончательно поняла, где она и чего от нее хотят. Тошнило, голова кружилась, оглядывала комнату и думала: где Нина Ивановна, что с ней? Помнила ее наказ: до конца сохранять самообладание. Ей нельзя распускаться и впадать в истерику. Тогда ее снова оглушат газом и сделают с ней, что хотят. Собрала все силы, глубоко вздохнула, сказала:
— Воздух! Мне трудно дышать.
Цыганка открыла окно, подвела ее к подоконнику. Саша увидела, что находятся они на третьем этаже, внизу черными пятнами стелются кусты — те самые, с длинными, как голые руки, будыльями. Мгновенно созрел план. Только бы ушла эта противная черная жаба.
Узбек открыл дверь и жестом пригласил войти низенького как мальчик, худенького мужчину. Подобострастно кланялся ему, показывая на Сашу. По–английски говорил:
— Ей пятнадцать лет. Девочка, совсем еще девочка.
Сашу вдруг осенило: справлюсь! С этим я справлюсь.
Повернулась к узбеку:
— Хорошо. Я знаю, что от меня хотят. Мне нужен гонорар. Хорошие деньги.
— Деньги?.. Сколько тебе нужно денег? Тысяча долларов хватит?
— Тысяча? — возмутилась Саша. — За мою молодость? Я еще не знала мужчин — это что–нибудь стоит?
— Да, да, — обрадовался узбек, — cтоит. Невинность мы дорого ценим. Только ты будь умницей, этот человек, — он кивнул на клиента, — страшно богатый! Он тебя одарит.
— Одарит или не одарит, я не знаю, а вы мне деньги давайте заранее. Три тысячи долларов!
— Три тысячи! Вай–вай! Ну да черт с тобой, на тебе три тысячи.
Отсчитывая деньги, ворчал:
— Такой суммы мы еще никому не платили. Ну, хорошо, хорошо. Ты потом и мамашу уговоришь. Она еще спит… Тут, в соседней комнате.
Саша сунула в карман юбки доллары, властно приказала:
— Уходите! Я стесняюсь.
Подошла к зеркалу, поправила прическу. Краем глаза наблюдала за «крючком» — она сразу же так окрестила своего кавалера, — думала, что же она с ними будет делать, как его одолеть? На ее счастье окно осталось открытым, и узбек, и цыганка поверили Саше, обрадовались предстоящему большому кушу, который за нее возьмут, и удалились. А «крючок», пошатываясь на тонких ногах, вяло раздевался. Спрашивал на английском:
— Ты у них впервые? Тебя никто не трогал? Смотри, не награди меня какой–нибудь чертовщиной. Я этого не люблю.