Где-то там обретался и Джон-Люк Модар, французский режиссер. Пинчот уверял, что он тащится от моих книжек. Гениально.
Дражайшая Сара сопровождала меня на случай, если мне понадобится посторонняя помощь, чтобы добраться домой. К тому же ей надо было убедиться, что в 530-м не засели в осаде старлетки.
Джон сидел в вестибюле в громадном кожаном кресле и наблюдал за местной шизанутой публикой. Увидев нас, он поднялся, расправил плечи. Джон большой парень, но хочет казаться еще больше.
Мы поздоровались и пошли к лифту.
– Ну, как продвигается сценарий?
– Зреет помаленьку.
– О чем он?
– О пьяни.
Открылись двери лифта. Кабина была очень уютной. Отделанная мягким темно-зеленым материалом с набивкой из павлинов. Множества павлинов. Даже на потолке красовались павлины.
– Класс, – сказал я.
– Перебор, – фыркнула Сара.
Лифт остановился на пятом этаже, и мы вышли. Пол был застлан той же зеленой ворсовой материей с павлинами. Топча этих павлинов, мы подошли к номеру 530. Дверь в номер габаритами больше походила на ворота рыцарского замка.
Джон стукнул в дверь металлическим молоточком в виде головы Бальзака.
Ответа не последовало.
Он постучал еще раз, погромче.
Мы молча ждали.
Дверь медленно растворилась. Перед нами стоял мужчина, бледный как бумага.
– Анри-Леон! – воскликнул Джон Пинчот.
– Джон! – воскликнул Анри-Леон. И обратившись к нам, добавил: – Прошу!
Мы вошли. Номер был огромный. И все в нем было гигантское. Громадные кресла, длиннющие столы. Широкие стены. Высокие потолки. Тем не менее запах в комнате был какой-то застоявшийся, и поэтому, несмотря на масштабы помещения, создавалось ощущение могильной тесноты.
Нас представили друг другу.
Бледный мужчина был Анри-Леон Санрах, брат Жан-Поля Санраха, доставалы. Кроме него в комнате находился Джон-Люк Модар. Он молча и неподвижно стоял посреди комнаты. Закрадывалось подозрение, что он изображает гения. Был он невысокий, смуглый и выглядел так, будто только что неудачно побрился дешевой электробритвой.
– А, – сказал, обращаясь ко мне, Анри-Леон, – вы дочку захватили! Я слыхал, вашу дочку зовут Рина?
– Нет, – ответил я, – это Сара. Моя жена.
– Там на столе выпивка. Много разных вин. И еда. Угощайтесь. А я пойду приведу Жан-Поля, – сказал Анри.
С этими словами он вышел в соседнюю комнату. А Джон-Люк Модар прошествовал в дальний угол, расположился и уставился на нас. Мы подошли к столу.
– Открой красненькое, – сказал я Пинчоту, – открой сразу побольше.
Пинчот начал действовать открывалкой. Еда была разложена на серебряных блюдах.
– Не ешь мяса, – предупредила меня Сара. – И пирожных. Слишком калорийно.
Боги ниспослали мне Сару, чтобы жизнь моя продлилась лет на десять. Боги то и дело толкают меня на край пропасти, чтобы послать спасение в последнюю минуту. Чудные они, эти боги. Теперь вот заставляют меня писать сценарий. А мне не хочется. Конечно, если бы я взялся, то написал бы хорошую вещь. Не гениальную. Но хорошую. Я насчет литературных дел ушлый.
Пинчот разлил вино. Мы подняли бокалы.
– Французское, – опознал Пинчот. Сара почмокала от удовольствия. Пристроившись у стола, мы могли видеть, что делается в соседней комнате. Анри-Леон пытался оживить огромное тело, возлежавшее на громадной кровати. Тело не поддавалось.
Я видел, как Анри–Леон, набрав полные пригоршни ледяных кубиков из вазы, принялся растирать ими щеки, лоб и грудь лежавшего.
Тело оставалось неподвижным.
Наконец оно приподнялось и застонало: «Что же ты делаешь, сукин сын? Ты же меня заморозишь!»
– Жан-Поль, Жан-Поль, к тебе посетители!
– Посетители? Какие, к черту, посетители! Нужны они мне, как собаке блохи! Пошел отсюда и дай им пинка под зад! На фиг их! К чертовой матери!
– Жан-Поль, Жан-Поль, им назначено… Это Джон Пинчот и сценарист.
– О черт, ну ладно… Сейчас я… Надо сначала поправиться… Подожди…
Анри-Леон вышел к нам.
– Сейчас выйдет. Ему пришлось пережить тяжелый удар. Он надеялся, что его бросает жена. А нынче утром – бац! – каблограмма из Парижа: она передумала. Его чуть кондрашка не хватила. Просто в угол загнала беднягу.
Мы не знали, что и сказать.
Потом выкатился Жан-Поль. Белые брюки в широкую желтую полоску. Розовые носки. Туфель не было. Кудрявые каштановые волосы не нуждались в расческе. Он чесал грудь под рубашкой. Точнее, под футболкой, рубашка отсутствовала. В отличие от брата, он был очень крупный и весь розовый. Даже красный. Этот красный колер на его лице то линял почти до белизны, то разгорался с новой силой.