Отправили толковых людей — посчитать костры противника. Те посчитали — да, все сходится, если и соврали языки, то не сильно.
Прослушав все это, маршал приказал готовиться к атаке на рассвете. В центр поставил гвардейскую кавалерию, по бокам оставил просветы для легкой кавалерии, поодаль — два крыла кавалерии тяжелой (дону Таге на правом крыле место досталось), а с флангов выдвинул загодя пехоту и лучников.
Как водится, чуть рассвело, пропели рожки, да и бросилось доблестное герцогское войско на супостата.
Там, видать, засуетились, потому что дыма от костров повалило больше — где-то заливать бросились, а где-то может навес в костер упал или горшок с похлебкой опрокинулся. Так и бывает обычно.
Ну, вот доскакали — тут и оказалось, до чего хитра рыжая ведьма — лагерь-то пуст. Но дыма все больше, просто туча дыма. Потому что все, что можно, дегтем залито и стожки сена, дегтем же пропитанные горят.
Маршал шлет на фланги вестовых — передает команду: вперед — не могли сиволапые далеко убежать, да и рассеяться им особо негде, догоним — порубим на ходу. Так и бросились за ними — сквозь дым, в котором еще в предрассветных сумерках, конец собственного копья не вдруг разглядишь. И дым какой-то дрянной, от него кони дуреют, и у всадников голова кругом.
Не с проста это — решил дон Тага — и скомандовал смотреть в оба, да отстать на три конских корпуса от остальной лавы. Это их и спасло. Потому что налетела лава с размаху на низко растянутые сети и на загодя вкопанные в землю деревянные шипы.
Тут полетели стрелы. Плохие стрелы, слабые, охотничьи, а не боевые. Но, по варварскому обычаю, соком черной груши смазанные. Как попал сок в кровь — хорошо, если семь раз вздохнуть успеешь.
А после на них вся холопская орда наскочила. И вооружены холопы оказались не чем-нибудь, а длинными пиками и рогатинами, которыми что коня, что всадника можно издалека достать — особенно, если он от дыма одурел и не соображает, что вокруг. А чуть дальше в дыму рослые фигуры мечами-двуручниками машут. Не разобрать, кто — но видно, не новички в воинском деле.
В общем повернул дон Тага своих — и галопом вдоль того заграждения из сетей, где маршальская кавалерия барахтается. Обошли сети — и ударили с фланга на холопов. Да так, чтобы прорваться, пока их лучники не подоспели с отравленными стрелами. Прорвались. Посчитал дон Тага людей — было полтораста, осталось семьдесят два. Кто коня остановить не успел перд сетями да шипами, кого стрела отравленная нашла, кто в сече сгинул. Самому дону рогатина бедро пропорола — но неглубоко, перетянул платком — и ладно. Тут к ним дон Рипат присоединился — с неполной сотней легкой кавалерии. Да, тот самый Рипат, что в серых капитанах ходил, а после — подался на службу герцогу. Пройдоха этот дон Рипат, но офицер дельный и знающий.
Так от всего маршальского войска лишь 147 всадников осталось, из них почти половина раненные. Пехота — уже не войско, потому что разбежались кто куда.
И дон Рипат говорит: мы, баронет, в тылу у холопской армии. Слева — горы, справа — орденская граница. Что делать будем — попробуем проскочить или рискнем с боем прорываться?
Тогда дон Тага решил: надо прорываться, пока люди не остыли и раны еще двигаться не сильно мешают. Да и холопы, пока маршальскую конницу добивают, не очень-то готовы нас остановить.
Так и честь сохраним и шансов больше, а проскочить — не проскочишь, у холопов, наверное, вся окраина уже в осведомителях.
На том и порешили…
Тут от места, где битва завершается, скачет всадник, в руке — пика, на пике — белый лоскуток. Парламентер, значит.
Ну, я послушаю, — говорит дон Тага, а вы, дон Рипат, стройте наших орлов, пусть готовы будут.
И поскакал навстречу.
Парламентер оказался не парламентер, а девка — та самая. Тут он и узнал, что имя ей — Кира и она — не кто-нибудь, а посланница Хозяйки, то есть Старой Богини. Разговор получился на удивление спокойный и мирный.
С герцогом вашим не хочет Хозяйка воевать, и с бароном, отцом твоим — тоже не хочет. Вы правите на этой земле от века — и да будет так. А вот Святой Орден — чужой здесь, не хочет его ни Хозяйка, ни эта земля, ни то, что на этой земле живет. И послана она, Кира, чтобы от Ордена землю очистить. А что по земле герцога пришлось пройти — так ведь ничего этой земле не сделается. Три года, не более, побудем здесь — и уйдем. Так сказала Кира.
Еще сказала, сожалеет, что битва случилась по недоразумению — и всех, кто из благородных погиб, она уже приказала на возы грузить, вместе с оружием и значками, с надлежащим почтением. Всех же раненых и пленных предлагает она отпустить вместе с доблестной конницей благородного дона Таги и его капитана (который, как она видит, как раз эту конницу строит).
Дальше показала Кира ладошкой — а за ее спиной, в двухстах шагах в две с половиной шеренги панцирная пехота построена. Грамотно построена — редко, но точно, как шашки-фигурки в мудреной соанской игре. Редко — это чтоб длинным двуручным мечом соседа не задеть.
Так вот кто там, в дыму, маршальских гвардейцев добивал… И откуда только они взялись?
Знал дон Тага, хоть сам не видел, как кавалерия наскакивает на такой строй — и рушится, как колосья скошенные, вокруг пехотинцев-железнобоких. Те же знай себе мечами машут, рубят коням да верблюдам ноги, а всадникам упавшим — что придется, кому — руки, кому — головы.
Да, тут уже не прорвешься…
А Кира, тем временем, взмахнула рукой — разошлись панцирники в сторону и образовали широкий проход.
Ну, и что дону Таге прикажете делать?
Вернулся он к дону Рипату и говорит — вот такие у нас дела. Перестраиваемся в колонну по четыре — и пошли.
… Не обманула, рыжая.
Так, пришло с маршалом Диркой примерно семь тысяч человек, а ушло живыми с доном Тагой — чуть меньше тысячи. Остальные — в поле лежать остались, да сам маршал, порядком побитый и себя не помнящий, лежа в телеге ехал. Доехал-таки живым до кузена — герцога. Что и решение его светлости предопределило.
Нет, сначала, само собой, его светлость изволил на дона Тагу ножками топать, потом же, однако сказал: «Ладно. Как бы то ни было, битву мы выиграли» — здесь дон Тага подумал: ну да, ясное дело, выиграли, по нашей драной заднице это любому видно.
Так вот: «Битву мы выиграли, — сказал герцог, — но вилланы своей доблестью, пусть и по их скудоумию, не туда направленной, награду заслужили. Жалую им земли, что от гор до орденской границы на три года в бесподатное владение. Сейчас канцелярия грамоту выправит — а вы, дон Тага, отвезете эту грамоту донне Кире, да не забудьте взять с нее клятву, что через три года вернет земли в порядке, как приняла. После этого разрешаю вам вернуться домой, так как служба ваша сделана по чести, о чем и скажете вашему отцу, благородному дону Пампе».
— Отвез я Кире грамоту, взял с нее клятву и вернулся домой, — закончил свой рассказ дон Тага, будто поездка в войско Хозяйки была чем-то столь же будничным, как чаша вина за обедом.
Румата сделал еще глоток из своей чаши и обратился к барону:
— Ваш сын вырос добрым воином, друг мой.
— Ха! — Рявкнул довольный Пампа, — моя кровь!
— Супруг мой, — с улыбкой заметила баронесса, — не вы ли еще год назад, называли дона Тагу никчемным шалопаем?
— Любовь моя, но как же иначе? — недоуменно спросил барон, — Мой отец называл меня так же до моей первой битвы, а его называл также мой дед. Если мы не будем блюсти обычаи, мы перестанем быть Пампа, раздери меня черти!
— Скажите, дон Тага, — продолжал, тем временем, Румата, — вы ведь, наверно, долго говорили с Кирой. Быть может, услышали от нее еще что-то достойное внимания?
— Вы правы, дон Румата, — ответил баронет, слегка наклонив голову в знак уважения, — не даром говорят, что вы не только доблестный, но и мудрый человек. Вот что она сказала: «я знаю, кто будет искать меня, почему и зачем — и он найдет меня там же, где ты меня нашел, если поспеет до солнцестояния». Не вас ли она имела в виду, благородный Румата?