Элиза взяла такси и поехала в отель. Ван Хао снял ей номер в пятизвездочной гостинице в центре. Блеск мрамора в вестибюле, гранит, хром, все сверкает серебряным невыносимым блеском. В номере, огромном одноместном номере с панорамным окном и видом на город, ее ждал букет цветов - хризантемы, напоминающие изысканную паучью сеть, растопырившие изогнутые лепестки во все стороны, хищно загнутые кончики, прорезные нежно-зеленые листья и легкий аромат, заглушающий оставшийся после уборки запах.
Элиза кинула чемодан на пол, подошла к букету. Рядом лежала записка:
Дорогая Лисбет,
жду вас сегодня вечером в восемь часов в ресторане Sirocco. Такси заедет за вами в половину восьмого.
До скорой встречи!
Ван Хао
Элиза посмотрела на каллиграфический почерк - хотя записка была написана по-английски, почерк выдавал обучение каллиграфии, и английские слова становились похожи на китайские иероглифы - очень неудобно читать: слова то ли знакомые, то ли нет. Вопросы формы и содержания. Содержание остается прежним, но стоит изменить форму - меняется смысл. Записка с приглашением в ресторан превращается в изысканное письмо, слегка отдающее запахом хризантем. Элиза поднесла листок к носу. Да. Хризантемы и плотная белая матовая бумага. С запахом она угадала.
Открыла чемодан. В чем пойти? Нужно что-то соблазнительное, но не вызывающее. Вот это платье – наглое, обтягивающее, чуть выше колена, темно-синее, или вот это - кажущееся более простым фиолетовое, сложного кроя, изысканно облегающее фигуру?
Если бы не каллиграфический почерк и хризантемы, она бы выбрала первое. Но Ван Хао, казавшийся в переписке человеком простым и незамысловатым, вдруг оказался сложнее, чем она думала. Второе. Она не прогадает в любом случае.
К такси Элиза спустилась на десять минут позже. Опоздала в ресторан. Она не спешила. Пусть подождет. Не сразу увидела Ван Хао, но вот он встал, неожиданно высокий, приветственно поднял руку, и она пошла в его сторону, несильно покачивая бедрами, грудь под платьем чуть колышется: нежнейшая ткань скрывает все, но трепещет при каждом шаге, обтягивая, отпуская, шевелясь и переливаясь. Ван Хао пожирал ее глазами. Когда она дошла, подскочивший официант отодвинул стул, протянул меню. Ван Хао взял бокал с водой, и Элиза заметила, как дрожат у него руки - крупной неконтролируемой дрожью, какая бывает от волнения, но лицо при этом остается непроницаемой азиатской маской.
Она сделала вид, что ничего не заметила.
- Что вы будете? - спросил Ван Хао.
- На ваш вкус, - ответила Элиза. - Я ведь тут в первый раз, а вы, похоже, нет, и, наверное, можете мне что-то порекомендовать.
- Тогда морепродукты. Тут они свежайшие, и делают их превосходно. Устрицы, лангустины, мидии. Я позволил себе заказать белое вино.
Подскочивший официант разлил вино по бокалам.
- За счастье видеть вас в реальном мире, - улыбнулся Ван Хао.
Глаза его потемнели. Другому - другой - они показались бы непроницаемыми, но Элиза видела в них страсть и похоть, не столько видела, сколько чувствовала запах, флюиды, флюиды страсти и похоти, исходившие от Ван Хао, окутывали ее, грели, она ощущала их кожей, всей поверхностью, они проникали под тонкую ткань платья, покрывая тело мурашками, встопорщивая волоски на коже.
После ужина Ван Хао довез ее до отеля – серебристая «Ауди», водитель открывает двери, ждет, - проводил до лифта. Элиза не предложила подняться, решив, что Ван Хао надо еще немного дозреть, доспеть, надо, чтобы он настоялся, из молодого бурлящего вина превратился в зрелое, с нотами гвоздики, барбариса и имбиря. Поцеловала его в щеку, поблагодарила за ужин и попрощалась.
39
- Думаю, что мне уже пора, - сказал я и нежно поцеловал Катарину в щеку. - Огромное спасибо за ужин.
Я попрощался с Ларсом и Хельгой, Ульрихом и Ингер и, наконец, вырвался от Катарины. Мы провели вместе целый день, мы съездили на сельскохозяйственную выставку, Ульрих с Ларсом любовались свиньями и козами, женщины пошли в сторону цветов и кустарников – посмотри, посмотри какие роскошные розы! Но очень дорогие. Нет, наверное, не стоит покупать. - Ты знаешь, Ингер, - говорит Хельга, - у меня есть почти такие же. Я дам тебе черенок.