Вот они все, выстроены по порядку, по ранжиру. Стало больше поклонников из Италии - видимо, Лисбет собралась туда. Джованни из Венеции, появился новый - Габриэль из Неаполя, еще один, Рикардо, из какого-то Саленто, оба бизнесмены, чем еще занимаются итальянские мужчины, впрочем, Рикардо - не только бизнесмен, но и ресторатор, маленький ресторан в маленьком городе, интересы - кулинария и тарантелла. Кулинарию я еще понимаю, чем же интересоваться ресторатору, но вот тарантелла? Вроде бы танец. Можно проверить, конечно, да ладно. Интереснее было бы, если бы Рикардо танцевал танго. Или Хуан. Какие интересы были у Хуана? Не помню. Проверил. Литература. Классическая музыка. Опера. Представил, как Хуан сидит где-то у себя дома... сидит. Сидел. Сидел вечерами на балконе, читал книги, слушал оперу. Ария Далилы. Кажется, это единственное, что я помню из классической оперы. Красивая штука. Рок и джаз интереснее. Особенно джаз - со всеми его переплетениями, диссонансами, сходящимися и расходящимися мелодиями, и, конечно, импровизации. Как в том баре в Стокгольме музыканты играли - то ли джаз, то ли соул, то ли рок, и было видно, как они наслаждаются игрой и своим взаимодействием – ударник задает ритм и больше любуется собой, но вот вступает бас, потом соло - и, подхватив общее, выдает что-то свое, неожиданное и прекрасное, музыка развивается, отращивает веточки, растет, становится все больше и больше и заполняет меня почти целиком. «Это как секс», - сказал тогда Петер. Иногда лучше секса.
Я снова подумал о Лисбет. Лисбет была как ударник, задающий ритм музыкантам, задающий ритм моей жизни, задающий ритм моему сердцу - казалось, не будь ее, и оно перестанет биться, остановится, наступит тишина - как тогда, в баре, переполненном и шумном, во всем это гомоне, музыканты своей игрой заставили пьющих, разговаривающих, смеющихся людей замолчать и слушать, а когда они закончили играть, на несколько секунд повисла оглушающая, невозможная, невыносимая тишина – и все стали хлопать, кричать, пить пиво, греметь кружками по столам, возвращаться к обычной жизни, обычным разговорам - будто и не было вот этого чуда только что. Так и Лисбет. Когда-нибудь эта история закончится, и я вернусь к обычной жизни, как будто и не было ничего. Будто и не было.
Я выключил ноутбук и решил снова пройтись. Все равно не заснуть. Погулять час, подышать воздухом, посмотреть на ночную Барселону - и тогда удастся не думать о Гокхане, которому Лисбет, может, уже ответила, о Рикардо с его тарантеллой, о неаполитанском бизнесмене Габриэле, о Джованни из Венеции.
31
Элиза летела в Венецию. Почему в Венецию? Удивительным образом этот город приносил ей успокоение, с тех самых пор, как она оказалась в нем первый раз. Двести лет назад? Триста лет назад? Она потеряла счет. Каналы, улочки, затхлый запах воды, голуби у собора Сан-Марко, бесконечные толпы туристов - триста лет назад их не было, были только купцы, корабли, нищие и все та же вонь. Но ей нравился неспешный ритм жизни города. Попробуй погреби быстрее по каналам, в которых толкутся сотни гондол. Тут не побежишь, тут спокойно ждешь, а чего ждешь - неважно. Дворцы, палаццо, пустые внутренние дворики, потрескавшаяся штукатурка, столетиями ждущая ремонта, - странный, призрачный город, в котором будто никто никогда не жил, а люди на улицах - случайность. Игра судьбы.
Дух карнавала живет на этих неспешных улицах вместе с запахом гниения и разложения. Развращения. Похоти. Все скрыты под масками, никто никого не знает и не узнает - буйство плоти и страсти. Анонимность всегда развязывает людям руки. Так и на сайте знакомств - мужчины считают, что в сети они безнаказанны. Но это не совсем так. Точнее, совсем не так.
Хотя до карнавала больше полугода, дух его влияет на жителей Венеции. Венецианцы как были, так и остались особой породой, более свободной во всем - и в любви тоже. Приезжающие туристы проникаются, пропитываются венецианским духом, они жаждут приключений и любви - что ж, она готова им дать и то, и другое.
Стоит написать Джованни о своем приезде. Если он сможет с ней увидеться - прекрасно. Если нет... О, если нет. Элиза представила себе тысячи мужчин на улицах Венеции. Праздных мужчин, отдыхающих мужчин, мужчин, проникнутых венецианским духом - секс, разврат, похоть. Они не чувствуют этот дух так, как она, но им все равно снятся странные сны, где они преследуют женщин - даже самые спокойные отцы семейств, никогда не изменяющие своим женам. Женам, вместе с которыми они приехали в Венецию: толстые матроны в цветастых платьях, нет, уже не в платьях - джинсы и футболки, очень по-европейски: джинсы, обтягивающие их толстые зады, футболки, раздающиеся под напором мощных грудей. Когда жены ложатся вечером в постель, колышется вся кровать, а их субтильные и верные мужья колышутся вместе с кроватью. Они не думают об изменах - ни матроны, ни мужья, им не хватает на это ума, слишком сложно врать, изворачиваться, да и как можно - это же поколеблет устои, так же, как колеблют кровати мощные зады их жен. В Венеции отцам семейств снятся тревожные сны, где много обнаженных женщин, много секса и сладострастия, в этих снах им показывают картинки, виденные лишь в порно, которое украдкой смотрели по ночам в туалете, пока до них доносился храп их дражайших половин - хрррр, хрррр, трясется кровать, трясется прикроватная тумбочка, трясется муж: храп прекратился, сейчас раздастся стук в дверь: "Клаус, ты там еще надолго? Сколько можно сидеть в туалете?" Порно он смотрит без звука, чтобы не пропустить стук: мужчины трахают женщин, женщины извиваются, открывают рты, сосут члены, ласкают себя - долго, неторопливо, наслаждаясь, как никогда не делала эта женщина, которая сейчас стучит в дверь: "Клаус, выходи немедленно! Ты не один в доме!" Клаус выходит, покрытый испариной: "Прости, мне что-то нехорошо. Наверное, съелд что-то не то за обедом».