Я переходила от одной группы музыкантов к другой, немного плясала там, немного здесь – поводя плечом, с которого соскальзывал рукав, приподнимая юбку, отстукивая каблуками ритм. Наконец, я нашла: это были лучшие музыканты. Гитара, флейта и бубен. Лучшие – потому что ни один человек в окружавшей их толпе не стоял спокойно. Толпа приплясывала, пританцовывала, хлопала в такт, погружаясь в гипнотический ритм тарантеллы. В центр круга выходили женщины, одна за другой, из круга их уводили мужчины – братья, мужья, друзья?
Я вышла в круг.
Я танцевала, как никто из них. В моем танце было все – любовь, страсть, вожделение, сладострастие, разврат и стыд, я видела, как горят глаза мужчин, а в глазах женщин светится ненависть – я лишала их добычи, мои каблуки стучали по мостовой, юбка развевалась, оголяя щиколотки, шелк блузки не скрывал сосков, на руках звенели браслеты.
Я танцевала и раскидывала свои сети, опутывая стоящих и вожделеющих. Не каждый из них пойдет за мной, когда я закончу – но некоторые пойдут. Мой танец пробудит в них самое худшее, самое низменное, что в них есть, они забудут своих жен и возлюбленных, и пойдут за мной, потому что единственная женщина, которую они хотят сейчас – это я. В глазах одного я уже вижу свои раздвинутые ноги, в глазах другого – пальцы, терзающие мои соски, третий уже впился в мой рот, четвертый – держит меня за задницу и насаживает на член, пятый вожделеет мою вагину, а шестой осторожно шевелит в кармане рукой и не сводит с меня глаз.
Они пойдут за мной.
И они пошли.
Шестеро мужчин шли за мной по темным улицам Таранто, не сговариваясь, не теряя меня из виду. Я шла все быстрее, время от времени оборачиваясь, я ускоряла шаг. Дробный перестук каблуков, эхо отражается от темных домов, тяжелое дыхание за спиной. Я побежала.
Свернула.
Тупик.
Прижалась спиной к стене.
Тяжело дыша, они подошли ко мне.
Ближе.
Еще ближе.
Вот один протянул руку и схватил меня за плечо.
Второй – за волосы.
Они повалили меня.
Я встала с мостовой, отряхнула юбку, пнула валяющуюся рядом куклу – голова отлетела и покатилась с гулким звуком, а к остальным уже подбирались бродячие собаки.
К утру будет чисто.
12 - 1
12
Чистый прозрачный утренний осенний воздух. Запах прелой листвы, осени и увядания. Лежат на черной земле листья, жёлтые, похожие на грибы подосиновики. Свен наклоняется, смотрит - нет, не гриб. Снимает с лица паутину - липкую, клейкую, незаметную. Лягушата прыгают из-под его ног, повылупились из головастиков, которые в июне кишмя кишели во всех лужах. Сколько их доживёт до весны?
В болотце кукушкин лён, зеленый, сочный, нежный, хочется потрогать рукой. Во мху - красная болотная сыроежка. Черный лес, мох, болото. Через пару недель пойдут опята, прорастут на трухлявых пнях.
Свен пытался вернуться к нормальной жизни, той, которую вел до поездки в Париж, той, которую вел, прежде чем лицо Хуана стало сниться ему по ночам.
Утром он вставал, завтракал, занимался домашними делами, днем к нему приходили люди. Очень быстро стало известно о том, что он вернулся, и он снова начал принимать.
Люди приходили, рассказывали ему о своих бедах и болезнях, он выдавал им порошки и травы, заваривать три раза в день по чайной ложке на стакан воды. Или залить спиртом, настоять, тридцать капель перед сном. Рецепты были разнообразны, Свен не всегда в них верил, но люди верили. И им помогало.
Вечерами Свен сидел на сайте знакомств. Он снова написал Лисбет от имени Гокхана. Неважно, каковы будут результаты анализов - он все равно с ней встретится. Назначит свидание от имени турка, наконец-то извинится. Если, конечно, окажется, что все эти люди пропали не по ее вине. А если по ее…
Свен не думал, что он будет делать в этом случае. Излишнее планирование только вредит. Все равно он с ней встретится, а что уж он там будет делать - как пойдет. Будет спонтанным. А пока он писал Лисбет о том, как он соскучился.
Милая моя Лисбет. Свет очей моих и бриллиант вселенной. Я тоскую по тебе и мечтаю встретиться с тобой. Я хочу тебя. Я скучаю по тебе. Я сделаю тебе так, как никто до меня не делал. I want you, I need you, I love you.